Призвание – писатель. Том 1. Сборник

дальше, чем хочу.

      «Вот и кончилось время прощаний…»

      Вот и кончилось время прощаний,

      Обусловлен последний уют,

      Мы уходим туда не с вещами,

      Вещи дольше обычно живут.

      Их удел средь завалов подённых

      Дольше века из рук не сходить,

      Чтоб ещё на земле не рождённых

      И уже неживых породить.

      Чтобы утром в тягучем тумане

      Слышал я сквозь столетний гранит,

      Как у прадеда в чайном стакане

      Колокольчиком ложка звенит.

      «К какому рубежу…»

      К какому рубежу

      Лета́ меня готовят,

      Огонь в руках держу,

      А ощущаю холод.

      И в памяти моей

      Иных земель поверья,

      Вода других морей,

      Других лесов деревья.

      То ль это миражи,

      То ль просто совпаденья,

      То ль очень долго жил

      До своего рожденья.

      «Снег калёный, как будто казённый…»

      Снег калёный, как будто казённый,

      Как ни крутишься – ветер в лицо,

      В этом поле и хлебные зёрна

      Прорастают лишь сорным словцом.

      Потому здесь и вольному воля,

      Что удел ни один не обжит

      И дорога до этого поля

      Через это же поле лежит.

      Меньше яблока редкое солнце,

      Облаков надвигается спуд,

      Но, как насмерть, стоят оборонцы

      И дорогу туда стерегут.

      «Кричу, когда огонь прожжёт…»

      Кричу, когда огонь прожжёт

      Меня дыханием лужёным:

      «Бог бережёных бережёт,

      А каково небережёным?»

      Мне эхо катится в ответ,

      Ожоги лечит и нарывы:

      «Не бережённых Богом нет,

      Есть, кто мертвы, и есть, кто жи́вы».

      Смиряюсь, слышу, и огня

      Я не боюсь проникновенья,

      И Бога, спасшего меня,

      Оберегаю от забвенья.

      «Говорил-говорил, как слова доставал из колодца…»

      Говорил-говорил, как слова доставал из колодца,

      И заплакал потом, и давай причитать-голосить,

      Будто горло пробил наконечник стрелы инородца,

      И рванула из горла тоска и печаль по Руси.

      Не по родине плач, что гремела державным железом,

      По Руси – гой-еси! – что лишь в гусельных сказах жива,

      Где семь вёрст до небес, только семь, но всё лесом и лесом,

      А за каждым кустом колдуны, ведуны, татарва.

      Он плетёт языком, но какие узлы расплетает,

      Отмывает слезами, что жизнь накоптила во мне,

      Красно солнце встаёт, ясный сокол с запястья взлетает,

      И в воде не тону, и опять не сгораю в огне.

      Я семь вёрст пролечу, отобьюсь, отмолюсь по дороге,

      Меч заветный в руках, сапоги-скороходы не жмут,

      И увижу свой дом, и узнаю родных на пороге,

      И услышу, как птицы и ангелы вместе поют.

      «Долгий путь слезой суровой вышит…»

      Долгий путь слезой суровой вышит,

      Прорастёт