Перекрестки. Джонатан Франзен

относится ко мне как к слабоумной, потому что у меня четверка по химии.

      – Химия не всем дается.

      – Но у тебя-то пятерки с плюсом, так ведь? Причем тебе это ничего не стоит. Ни сил, ни нервов.

      – Возможно. Ты бы тоже получила пять, если бы действительно хотела. Я не считаю тебя глупой, Бекки. Это неправда.

      Он почувствовал, что растрогался, а здесь, в шкафу, наедине с сестрой, это не прибавит ему очков.

      – Я говорю о том, что чувствую, – парировала Бекки. – Чувства не могут быть неправдой.

      – Всё так. То есть ты хочешь сказать, тебе мешает то, что я хорошо учусь.

      – Нет. Я хочу сказать, что ты как будто не здесь. Ты как будто за тысячи миль от нас. Я хочу сказать, что это не прибавляет мне желания узнать тебя лучше.

      В школе Бекки пользовалась всеми мыслимыми социальными привилегиями, однако в “Перекрестки” пришла не ради развлечения и не из любопытства – тут надо отдать ей должное. Она выкладывалась по полной, не скрывала чувств, была искренней, не боялась конфронтаций, хотя, пожалуй, безусловная любовь ей пока не давалась. Она как раз вступила в стадию неофитского пыла. Сам Перри проскочил эту стадию так стремительно, что к октябрю, когда он впервые поехал с “Перекрестками” на выходные в Висконсин, в христианский молодежный центр у озера, Перри даже ностальгически пожалел Ларри Котрелла, тоже десятиклассника, который торжественно подошел к нему с половинкой камешка. Галька на берегу растрескалась от мороза, и один из членов ближнего круга придумал подарить другому половинку камешка, а вторую оставить себе – в знак того, что они две части единого целого; его пример оказался заразителен. Перри толком не знал Котрелла и был тронут и подарком, и последующими объятиями, но не по той причине, о какой можно было подумать. Его тронула наивность Котрелла. Перри понимал, что это игра, а Котрелл еще нет. Пожалуй, его тронул бы и пыл Бекки, сумей он разгадать, почему она, бесспорная королева класса, снизошла до “Перекрестков”.

      Он едва не спросил ее почему, едва не вступил с ней в конфронтацию, но тут она неожиданно разразилась обличительной тирадой:

      – Мне мешает, – заявила она, – то, что я не считаю тебя хорошим человеком. Когда я только-только пришла в “Перекрестки”, не поверила своим ушам. Знаешь, о чем все твердили мне в первый вечер? Какой у меня замечательный младший брат. Открытый, свойский, невероятно отзывчивый. Я подумала: мы точно имеем в виду одного и того же человека? Может, я плохая сестра? Не удосужилась узнать тебя получше? Была слишком занята собой, вот и не заметила, какой ты у нас открытый. Но знаешь что? Вряд ли. Я вела себя с тобой ровно так, как тебе нужно. Разве я сказала маме с папой хоть слово о том, что и так все знают? А ведь могла бы. Я могла бы сказать: мам, пап, вы вообще в курсе, что Перри – главный укурок в Лифтоне? Вы вообще знаете, что за последний год не было ни дня, чтобы он не удолбался? Что когда вы ложитесь спать, он поднимается на третий этаж и принимает наркотики? Что все его школьные дружки – алкоголики, и всей школе это известно? Я защищала тебя, Перри. А ты меня презираешь. Ты нас всех презираешь.

      – Неправда, –