Память плоти. Наталья Никольская

встречи в Москве!

      – Добро… Семь футов тебе под киль, – глухо проворчал Илья, когда дверца уже захлопнулась и заработал мотор. – А мне мачтой по палубе.

      ***

      Китаец, как всегда, улыбался, или губы у него так смыкались, от рождения, в мечтательную созерцательность, что ли, Иванушки дурачка, – как будто знает, подлец, некую хитрую тайну, с которой жить ему легко и приятно, а щука из проруби у него на побегушках…

      – Что это ты мне принес, никак идола?

      Илья выложил перед ним на стол с неизменным цветастым чайнищем фигурку человечка, грубовато вырезанного из мягкой липы. Деревянный мужичок в два вершка ростом стоял в широких штанах на полусогнутых, приоткрыв рот и разводя от узких плеч руки. Ладони он выставил вперед, на всеобщее обозрение, а вот что хотел этим сказать… Похоже, нечего было ему сказать, этому липовому парню с отвисшей челюстью.

      – Подарок. Автопортрет большого художника.

      – А-а, вот оно что… То-то я смотрю, рожа знакомая, – ласково огладил мужичонку Китаец. – Спасибо. И что же он хочет, этот художник?

      – Не знаю. Жрать, наверное, что ж еще… Я сегодня Кире звонил.

      – Да, да… Голос красивый?

      – Ничего… Она меня в гости приглашает. В Милан.

      – Да, в Милан… Там тепло, хорошо. Архитектура, музеи. Художнику должно быть там интересно. Если, конечно, он большой художник. А кто у тебя она-то, Кира эта?

      – Искусствовед, специалист по раннему Возрождению. Брунеллески, Донателло, Мазаччо. Так говорит.

      – Хорошо, специалист по большим художникам! Видишь, как все хорошо. Встретишься с ней, сделаешь новый автопортрет. Принесешь опять сюда, выставишь. Сравним, какой лучше.

      – Знаешь, я когда приехал из Милева, то был почти уверен, что ношу чужое имя. Да, жил там Илья Гуреев, его помнят, но это не я. Я – самозванец, укравший имя другого человека. Его имя, его происхождение… Может быть, его судьбу.

      – Судьбу нельзя украсть, это Божий суд. Как украдешь то, что принадлежит только Богу? Судьба – это не будущее, это твое прошлое, но ты ее все равно не знаешь. Какой она будет, когда все кончится? Состоялся ты, оправдал себя, нет, откуда тебе знать? А имя – да, это серьезно, но там, наверху, не ошибаются. Им там без разницы, как тебя здесь зовут. Кто что здесь знает? Меня вот Китайцем кличут. Я что, китаец?

      – Похож…

      – Похож… Ты вот на артиста похож, видел я одного такого. Но ты ж не он! Хочешь, буду тебя Артистом звать? Не хочешь… Говоришь, был почти уверен, что не Илья ты… А теперь?

      – Говорят, что Илья.

      – Кто говорит?

      – Кира, вот, говорит… Девица с телевидения. Она мне фотографии привезла, документы разные. Письма матери показывала.

      – Письма? Да что ж по ним понять, с дыркой-то в голове? Это все тлен – и письма, и фотографии. Тебе, парень, завтра по телевизору дядю покажут, ты и сомлеешь. Он тебе объяснит, как жить надо, чтобы жрать, как вот ему, – Китаец опустил ладонь на фигурку, – не хотелось. Ты ему поверишь, рот у тебя закроется. Руки засунешь в карманы, шляпу себе купишь и станешь