Память плоти. Наталья Никольская

лучше?

      – Тоже вряд ли. Но это сейчас, потом в кровь войдет. Будешь кушать часто, жить станет веселей. Сок, настоечка – самое то, лучшее средство от печали. Я тебя научу, если захочешь. Проходи, не стесняйся…

      В доме Китайца оказалась единственная комната в голых с трех сторон бревнах из темного дерева, вычищенных до блеска и проложенных меж собой аккуратно подбитой льняной паклей. Четвертую сторону этого бокса скрывала желтая ширма – с потолка до пола, от стены до стены, – сшитая из кусков плотной материи. В одном из бревенчатых углов красовался шкаф неописуемых цвета и конфигурации, явно ручной работы под старину, подобранный, должно быть, кем-то в конфискационном магазине налоговой полиции, где отыщется и не такое. Посреди длинной стены, от окна до окна, занавешенных цветными узорными тряпочками в символических разводах арабской вязи на две трети от подоконников, стояла застеленная темно-серым пледом деревянная кровать, угловатая и простая по форме, которой было далеко до эстетических причуд шкафа. У круглого стола, занимавшего почетное место посреди дома, были три ножки, образующие равносторонний треугольник. На столе стоял внушительных размеров фарфоровый чайник, расписанный невнятно и замысловато, и два бокала ему под стать, тоже фарфоровые и в орнаментах. Поодаль – два канцелярских стула на трубчатой железной основе, один из которых гостеприимный Китаец тут же схватил и приставил к столу, мягким жестом предлагая его Илье.

      Илья послушно присел, между тем странный абориген ловко наполнил бокалы содержимым двухлитрового гиганта, легкой бабочкой вспорхнувшего над столом.

      – Хороший чай, – заверил он, – холодный, – и подтащил к столу второй стул. – Пей и радуйся жизни.

      Напиток оказался не просто холодным, а очень холодным, чуть ли не ледяным. Илья отхлебнул из бокала – полынь полынью.

      – Не нравится? – Китаец сочувственно смотрел на него, заметив первичную реакцию. – Говори как есть, я не обижусь.

      – Не нравится, – признался Илья, с сомнением поглядывая на хозяина дома, лицо которого выражало безмятежность.

      – А ты все равно пей, он полезный. Печень чистит, душу лечит. У тебя душа не болит?

      – Есть немного.

      – Это хорошо. Черствая душа не болит, мертвая, а живая должна болеть. Все пройдет, пей и радуйся жизни.

      – Я пью.

      – Мало пить, надо радоваться. Делай как я, – Китаец просмаковал глоток своей горечи и сомлел в удовольствии, будто похмельный пьяница со второй стопки. – Редкая вещь, если пить с умом. Силу дает! Больше не буду говорить, твоя очередь. Теперь ты говори, я стану слушать. Хочешь, сам за тебя скажу, если тебе трудно.

      – Не стоит. Я скажу тебе мало, но это все, что я знаю.

      – Хорошо.

      – Думаю, ты не удивишься.

      – Как скажешь.

      – Но сначала ответь мне на один вопрос, странный вопрос.

      – У странников все вопросы странные, – развел руками абориген, – других нет!

      – Верно… Тогда так: почему ты позвал меня