Память плоти. Наталья Никольская

безграничный выбор. Границы строило больное самолюбие, образ, запавший в память с первой встречи, дразнивший визуальной близостью и недоступностью сердца.

      Он впервые увидел Киру, облизнулся на нее, согласно теории психоанализа, как на объект сладострастия, когда той едва исполнилось шестнадцать. Ему шел двадцать седьмой год, и он мог себе позволить глядеть на нее так, как ему хочется. На свою ровесницу он не посмел бы взглянуть столь откровенно, ибо опасался за последствия, а тут – неопытная девочка, для которой он, молодой мужчина с положением и дальней, в смысле бесконечной, как лестница в небо, перспективой, должен олицетворять предел мечтаний.

      Кира ответила тогда смущенной улыбкой, которую он поспешно растолковал в свою пользу. Дочь самого Стратега, чистая и непорочная прелесть – вот достойная его партия. Надо только подождать два-три года, какие пустяки. Эта улыбка послужила причиной тому, что в тот вечер он оказался у своей старой приятельницы, которой уже в ночи долго и усердно доказывал, перемежая практику с заметно преобладающей теорией, свою мужскую состоятельность, и приятельница, которой некуда было деваться в силу крови другого, более прозаичного цвета, усердно делала вид, что так оно и есть, как он говорит, и нет во всей «оклахоме» и ее мировых окрестностях лучшего парня, чем ковбой Артур.

      – Послушай, Гала, – так, на манер Сальвадора Дали, звал он свою подругу, опуская суффикс, который употребляли в ее имени все остальные, кто пользовался ее расположением, – послушай. Давно хотел спросить, все как-то не получалось… Только обещай, что скажешь правду. Обещаешь?

      – Ну-у, если тебе так хочется…

      – Это никак не скажется на наших отношениях, ты не бойся!

      Гала, или Галка, кому как сподручней, сдобная хохлушка удачной выпечки, хоть и не была семи пядей во лбу, но сериалы смотрела, и потому ничего не боялась. Лежа на кровати в соблазнительно разбросанных поверх одеяла конечностях, она подобралась, как умела, приподняла голову со взбившимися, как у ведьмы, волосами, и подперла ее пухлым кулачком. Заспанное лицо Галы при этом должно было выражать крайнюю степень доверия и заинтересованности, верности и дружбы. Смешались в кучу кони, люди, и трепетная лань, мучимая поутру легким похмельем, приготовилась к последней пытке, которой удостоилась от мужеподобного эстета, истязающего ее своими бзиками за кусок хлеба с маслом. Этот кусок не казался ей лишним, и потому воспитанный джентльмен мог бы ее не предупреждать.

      – Надеюсь, – с предельной для нее серьезностью и краткостью отвечала Гала, – очень на это надеюсь.

      Артур согласно кивнул и замер, приоткрыв рот в недолгой бездыханной паузе, словно целясь в летящую над болотом утку, после чего, прищурившись, пальнул в оба ствола:

      – У тебя были другие мужчины?

      – Что значит «были»? – возмутилась Гала, которая хотела употребить вместо «были», вырвавшееся против ее воли, конечно же, «другие», но Артур, как и восемь из десяти мужчин его