Открытый город. Теджу Коул

Я пояснил Кеннету, что должен встретиться с другом. Извинился, что не прихватил с собой визитки, сказал, что скоро снова приду в музей, как-то так. Покинул ресторан, снова вышел на Саут-Энд. Оттуда было уже недалеко до воды, и, шагая к береговой линии, я испытывал легкую жалость к Кеннету: такое отчаяние сквозило в его болтовне…

      «Самый странный на свете остров, – подумал я, глядя в морскую даль, – замкнувшийся в себе остров, остров, откуда выдворили воду». Берег – всё равно, что панцирь краба, сквозь панцирь можно проникнуть лишь в отдельных, особо выбранных местах. Где в этом городе, стоящем на реках, человек может в полной мере почувствовать, что находится на речном берегу? Всё застроено бетонными и каменными зданиями, а миллионы обитателей крохотного лоскутка суши – без понятия, что там течет окрест. Вода – наподобие постыдной тайны, наподобие нелюбимой, отверженной дочери, зато за парками любовно ухаживают, не знают, чем им угодить, используют на все двести.

      Я стоял на набережной и смотрел вдаль, на другой берег, вглядываясь в равнодушную ночь. Всё притихло, с берега Джерси напротив окликали огни. Пара бегунов почти бесшумно приблизилась ко мне и проплыла мимо. Вдоль улицы Саут-Энд, фасадами к воде, выстроились в ряд таунхаусы и магазинчики, и небольшая круглая беседка, заросшая кустами и лианами. Передо мной в отдалении, в глубине Гудзона витало еле слышное эхо старинных китобойных судов, и китов, и целых поколений ньюйоркцев – людей, выходивших на эту набережную то ли посмотреть, как текут в город широким потоком богатства и несчастья, то ли просто полюбоваться игрой света на воде. И сейчас здесь присутствовало каждое из этих былых мгновений – их след не изгладился. С места, где я стоял, Статуя Свободы казалась фосфорно-зеленой крапинкой на фоне неба, а позади нее – остров Эллис, лейтмотив бесчисленных мифов; впрочем, казенные учреждения на нем выстроили далеко не сразу, так что первые африканцы через остров не проходили (да и, в любом случае, они-то не были иммигрантами), а упразднили эти учреждения так давно, что для африканцев нашей эпохи – таких как Кеннет, таксист или я – остров этот уже ничего не значит.

      Остров Эллис – символ в основном для европейских беженцев. Черные, «мы, черные», высаживались в более неприветливых портах; вот что теперь, в менее раздражительном настроении, я смог признать это в разговоре с самим собой, подразумевал таксист. Вот что он настырно требовал признать всех «братьев», которые ему встречались. Я пошел по набережной на север, вслушиваясь в дыхание воды. Навстречу шагали двое старичков в глянцевых спортивных костюмах, шаркая ногами и увлеченно беседуя. Отчего мне вдруг почудилось, что передо мной гости с другой стороны времени? Я на миг перехватил их взгляды, но их глаза не говорили ничего – разве только о банальной пропасти, отделяющей молодых от старых. Чуть севернее набережная становилась шире, вереница жилых домов обрывалась, и мне стал виден стеклянный атриум Всемирного финансового центра с разнообразными могучими оранжерейными растениями, придающими ему сходство с гигантским аквариумом. Прямо перед зданием