Иегуда Галеви – об изгнании и о себе. Дина Ратнер

как на лик покров,

      точно месяц этот уже мертвец,

      облака – могила, могильный ров…[74]

      Я хотел ответить моему любимому поэту стихами, но строчки не складывались в моей затуманенной голове. Не знаю, сколько бродил по спящему городу, страшась оказаться в замкнутом пространстве своей комнаты. Вдруг различил позади себя лёгкий скрип – то были чьи-то шаги, всё ближе, ближе… Может, то грабитель, сейчас воткнёт мне нож в спину… ну да всё равно… пусть так. Минута, другая… и шаги стали затихать в безмолвии ночи. Так бы и ходил по опустевшим улицам, если б не почувствовал холод прилипшей к телу промокшей под дождём одежды. Снять бы с себя вместе с мокрым плащом ощущение её податливого тела, запах волос… Избыть бы свою тоску, крик отчаянья в словах:

      Газель, презрела ты закон, который Богом дан,

      Твой взгляд охотится за мной, расставив свой капкан,

      Душой стремится овладеть ресниц твоих обман.

      Не потому ли так милы газели стать и вид,

      Что пламя львицы в глубине газельих глаз горит?

      Я перед взором этих глаз, у бездны на краю,

      Кормлю своею плотью их и кровью их пою,

      Пьянею от лозы твоей, но сам вина не пью.

      Цветёт твой сад передо мной, и каждый плод манит,

      Глаза газели у тебя, а сердце как гранит.

      И если мне в твоём саду случится побывать,

      И травы мять, и лепестки душистой розы рвать,

      Боюсь я в голосе твоём насмешку услыхать.

      И если даже голос твой небесный промолчит,

      Услышу я, как в тишине смех ангелов звучит.[75]

      Не в силах я справиться с тоской, не могу освободиться от неутихающей боли утраты той, что кажется незаменимой. Чем больше твержу себе – забыть, забыть, – тем острее ощущение её близости. Вот и мой дедушка в юности чуть было не лишился рассудка из-за измены любимой. Стараюсь и не могу вернуться к наставлениям отца, предостерегающего от сближения с женщинами. Он говорил о необходимости подчинять свои чувства разуму, не позволять силе желания, страсти преодолеть границы дозволенного. А грех нашего прославленного в веках царя Давида, не сумевшего осилить влечение к Бат-Шеве? Одним словом, заповедь «не следуй сердцу твоему и глазам твоим» – на все времена.

      Могу ли я судить об отношении ко мне Аделии, с которой встречался всего лишь несколько раз? У неё было минутное влечение? Или её сердце уже давно принадлежит другому? Любовь непревзойдённой танцовщицы – плод моего воображения. Наша случайная встреча ничего не изменила в судьбе той, которая представляется мне единственной и неповторимой. Помню её горестный вздох, когда обмолвилась о некоем смелом пирате из родного города в Сицилии; он бывал чуть ли не во всех частях света, знает несколько языков. Вот и она мечтает о путешествиях, и ни к чему ей оседлая жизнь со мной.

      Только и остаётся, что мечтать; может быть, когда-нибудь разбогатею и тоже побываю в разных странах. Если не в этой жизни, то в следующей; добрыми делами заслужу новое воплощение и тоже увижу людей, отличающихся

74

Пер. М. Генделева.

75

Пер. Х. Дашевского.