В плену времени – 2. Повести. Тамара Ла

в себя пахучую влагу. При свете факелов женщины порой взглядывали друг на друга, но не произносили ни слова. Каждую пригнали сюда скованность повседневной жизни, невозможность осуществления мечты, мания освобождения. Они жевали листья плюща и украшали душистыми венками головы.

      Медея стояла неподвижно, почти грозно, и отражения факелов, точно сполохи огня, мелькали в ее больших глазах.

      Менады встряхивали волосами, раздували ноздри, словно кобылицы в предвкушении звонко-стремительной вольной скачки. Их дыхание и движение учащались; то у одной, то у другой вырывались бешеные крики. Под удары бубнов нарастало биение сердец, и священное безумие, выпрастывая крылья, кидало тела в исступленный танец.

      Восторг экстаза пронизывал их: всё тело – наслаждение и боль! Запрокидывая головы, женщины тянули руки к небу и словно падали в разверзающуюся перед ними бездну.

      Им казалось, что чей-то пронзительно голубой взгляд, испепеляющий и неотступный, вбирает в себя каждое их движение; что нечто пронзительно-острое, входит в них, разрезая плоть и раздирая душу, и женщины мучительно и неистово сверху донизу раскрывали себя перед миром. Будто немая и слепая тварь, цепляясь острыми когтями, судорожно пыталась выкарабкаться из тьмы на свет звезд.

      Мучение тем мучительнее, что знаешь, что ему будет конец.

      Заливая жажду, Медея глотала дурманное, горькое питье. Она ощущала, что душа ее наконец-то вновь вырывается на свободу. Священное безумие, точно ласка Богини, после долгого перерыва коснулось ее и охватывало всё сильнее. Ослепляя и стирая разум в ничто, начали проноситься видения невероятной, немыслимой силы и красоты.

      Ослепление. Уничтожение себя. Безжалостное кромсание себя, чтобы заново создаться перед Богиней, растворяясь в ее вечных подобиях. Чередовались тьма уничтожения и палящий вихрь обновления. Огненные звезды проливали свой свет и, ослепляя, давали иное зрение.

      Всюду разверзалась бездна, дышащая красным мраком, и Медея без колебаний устремилась в нее. И бездна принимала Медею в себя, как мать свою дочь. Огонь в огне.

      Утром пришла в себя – лежала в густых травах на берегу ручья. В жарком ветре сквозили на фоне неба высокие, цветущие стебли кустов. Нежная голубая дымка окутывала долину и горные дали, а с моря все время разносился ласковый, неумолчный плеск волн.

      На следующий день провожая Медею в путь, жрицы дали ей черный плащ, почти новые крепкие сандалии и золотой браслет – плату на плавание на корабле в Хеттию. Рабыни умоляли ее взять их с собой, а не оставлять храму Деметры.

      – Разве не хочешь ты вернуться на родину? – спросила она уроженку Трои.

      – О нет! Я стала другая, и там все другое! Я разделю твой путь, госпожа!

      А вторая рабыня даже не знала, где родилась, и своей жизнью считала постоянное присутствие возле хозяйки.

      В малиновом хитоне, темном плаще Медея прошла по городку, будто не видя его. Она больше никогда не опустит солнечное золото глаз на людей и их жалкое существование.

      Она