Любит – не любит. Михаил Веллер

дней до отправки она позвонила ему сама. Она раскаивалась, тихая, печальная, ласковая, она обещала ждать его.

      Он все понимал. Тот ее бросил. Ей опять не повезло. Ларик был счастлив. Если б с ней случилось несчастье, она стала некрасивой, инвалидом, не нужная никому, – он бы носил ее на руках, сдувал пылинки, лелеял…

      На перроне, в толпе народа, стриженого, с рюкзачком, она целовала его. В вагоне команда ему завидовала.

      Год она писала ему. Он показывал корешам фотографию. А потом бросила. Написала, что все кончено: она выходит замуж.

      Ее родители обменяли квартиру на Ленинград. Она стала студенткой Института культуры: другое окружение, другая жизнь, другое будущее.

      Демобилизовавшись, он месяц жил дома… Собрал вещи и двинул в Ленинград. Пошел на стройку, прописался по лимиту в общаге. И явился к ней.

      Она была не замужем.

      Его встретили как марсианина. Ему не оказалось места в ее новой жизни. Она стеснялась его.

      А он не мог без нее жить. Он просыпался утром, вспоминал: она! – и накатывала черная тоска.

      Единственным прибежищем была работа. Работал он с яростью. За работой забывался. Бригадир хлопал по плечу. Ребята постарше посмеивались.

      Он пригласил ее в театр. «И никогда больше меня никуда не зови… Я не пойду».

      У нее есть… один. Аспирант. С машиной. С деньгами. Нравится ее родителям. Ларик видел его. Против него не потянуть…

      Все свободное время он тупо валялся на койке. Ребята пробовали знакомить его с девушками. Его равнодушие сначала задевало их, вызывало желание задеть, понравиться; кончалось пренебрежительным разочарованием. Они были ненужными, чужими.

      Он продолжал ходить к ней, ждал у входа после занятий. Ее подруга сказала ему в сторонке, сочувственно, по-свойски: «Да брось ты Вальку, она же стерва». Благодарный за участие, он, однако, возненавидел подругу.

      Навязчиво он искал встреч – как побитый щенок, приползал на брюхе, виляя хвостом (по ее выражению). Иногда удавалось, превозмогая себя, казаться веселым и легким, циничным и беззаботным; зная истину и тяготясь, Валя терпела его несколько часов. Как-то отправилась с ним в Эрмитаж на модную выставку. Но выдержка ему изменяла, он опять срывался на мольбы, укоры, напоминания, клятвы: в такие минуты она его ненавидела. Себя тоже, видимо, ненавидела, чувствуя за ним какую-то моральную правоту, и оттого ненавидела его еще больше.

      4. Скулящему не сочувствуют.

      Влюбленный может говорить о предмете своей любви бесконечно. Усвоив суть и наскучив подробностями, в двенадцатом часу Звягин подавил зевок. Извинившись, вышел в туалет и с шумом спустил воду. Подобные действия неукоснительно меняют тональность беседы. Выговорившийся Ларик примолк, отрезвел, успокоился.

      – И чего ты дергаешься, собственно говоря? – подытожил Звягин.

      – Как это?..

      – Так. Что, собственно, страшного произошло? Она вышла замуж?

      – Нет… пока.

      – Но у нее есть ребенок?

      – Что?! Нет, откуда…

      – Может