Короткая проза (сборник). Михаил Веллер

– гостиной, видимо.

      – К вашим услугам…

      Чижиков повторил номер с открыткой. Настоятель следил зорко.

      – И что же? – спросил он наконец.

      – Как? – растерялся Чижиков.

      – Вы фокусник?

      – Это не фокус, – выразительно сказал Чижиков. Ожидая вопроса, крутил бахрому скатерти. Настоятель неодобрительно посапывал.

      – Хотите чаю? – предложил он.

      – По-моему, это чудо, – застенчиво объяснил Чижиков.

      – Э?.. – удивился настоятель.

      – Ну ведь… Бог творит чудеса!.. – выдал Чижиков напролом и покраснел.

      – Не надо, – осадил настоятель. – Не надо.

      – И не в чудесах, – с неожиданной тоской добавил он, – совсем не в чудесах заключается вера. Хотите чаю?

      – Да не хочу я чаю! – обозленный Чижиков отчаялся на крайние меры.

      В лепной золоченой раме святой Мартин резал пополам свой плащ. Картина напротив: старик с изукрашенным распятием.

      – «А теперь делить буду я!» – процитировал Чижиков и отобрал у доброго святого недоразрезанный плащ. Княжеским жестом пустил его на стол. Пристукнул увесистым золотым распятием.

      Пыльный грубый плащ пребывал на столе и пах потом. Придавливал толстые складки тусклый крест с искрящимися камнями.

      Лицо настоятеля замкнулось…

      – Нельзя ли восстановить порядок? – отчужденно попросил он.

      Чижиков плюнул с досады.

      – Жертвую на храм, – отвечал в раздражении из прихожей.

      Вечером он пил чай в поезде, грыз ванильные сухарики. Долго ворочался на верхней боковой полке, мысль одна все мучила. Ночью он проснулся, лежал.

      А мысль эта была такая:

      Теперь он может уйти в свою избушку.

      С утра заскочив домой положить в холодильник яблоки для Илюшки, он отправился в Русский музей.

      Стоял, стоял перед картиной. Будоражащие запахи хвойной чащи, дымка над крышей, казалось, втягивал, приопуская веки.

      Сорвал незаметно травинку. Травинка как травинка, зеленая.

      Смотрительница уставилась из угла. Эге, засомневался Чижиков, увидит еще кто, скандала не оберешься. Начнут за ноги вытаскивать, с картиной сделают что-нибудь, а потом выкручивайся как хочешь. Надо ночью, решил он. Спрятаться в музее, а когда все уйдут – вот тогда и лезть.

      Легко сказать – спрятаться… Придумал. Присмотрел через два зала натюрмортик с ширмочкой: можно отсидеться. Натюрморт скульптурой заслонен, смотрительница вяжет, носом клюет, народу нет – подходяще… Для страховки вымерил шагами два раза расстояние до своей картины, теперь с закрытыми глазами нашел бы.

      Но сегодняшний вечер захотелось побыть дома. Напоследок, елки зеленые…

      Печален и загадочен был он этот вечер. Даже жена в удивлении перестала его пилить. Чижиков целовал часто сына в макушку, переделал все по дому и жене отвечал голосом необычно ласковым и всепрощающим, что ее как-то смущало. Перед сном, тем не менее, поскользнувшись на ее взгляде, улыбнулся с тихой грустью и поставил свою раскладушку.

      Он явился в музей около пяти и,