Москва Сталинская. Лион Фейхтвангер

у меня пропало хорошее настроение, я постоянно боюсь омрачить радость ближнего. Лучше всего я себя чувствую, когда могу усилить чью-нибудь радость.

      Я постоянно восхищаюсь уравновешенными людьми: они никогда не сделают промаха. А я благодаря своей бессоннице никогда не могу на себя положиться. Вот откуда у меня боязнь всевозможных свиданий и приглашений… Вдруг теряю самообладание; зато я могу представить себе положение тех, кто совсем его лишен. Я жалок только по временам. Даже падая в пропасть, я чувствую, что могу вскоре подняться. Тогда я прячусь, словно больной пес; стараясь никого не видеть, жду, пока это пройдет.

      Безнадежная монотонность записок Барреса (третий том). Мысль на привязи и вечно крутится вокруг своей конуры. Цепь эту он надел на себя сам, но не обошлось и без помощи Тэна.

      Интересная страница о Гюго («Воспоминания Мориса»). Если ее отбросить, какая скучища эти записки Барреса! Все, что он любит, все, чем он интересуется, все, чем он любуется, – все это так далеко от меня… Идя в кафешантан, он боится испортить свой «вкус»! Что за тупые педанты выйдут из тех, кто поддается его влиянию! Ложный вкус, ложное достоинство, ложная поэзия и подлинная любовь к ложному величию; но что не может не трогать в нем, – это его безукоризненная честность. В его привязанности к Лотарингии есть даже нечто патетическое – «в том, по крайней мере, могу быть убежден, что здесь не ошибаюсь».

      В третьем томе его сочинений тщетно ищешь мучительных признаний, которые отдали бы его на милость нашей критике и нашим симпатиям.

      Когда он говорит о какой-нибудь книге, мне всегда за его словами чудится услужливый друг-приятель, внушивший ему все это. Когда он цитирует, я всегда сомневаюсь, чтобы он читал написанное перед цитатой и после нее. Слишком хорошо я знаю, как он пользовался чужими сведениями. У него почти совершенно не было интереса к книгам (мне припоминается, что на улице Лежандр на полках за фальшивыми переплетами скрывались гребни, щетки и флаконы духов). В чужих описаниях он ищет чего-нибудь годного для укрепления и поддержания собственных познаний, а в поэзии, и то лишь иногда, какой-то смутной экзальтации. Думаю, что у него совершенно отсутствовал интерес к естественным наукам.

      И вдруг две поразительные страницы – «Рассказ о посещении странноприимного дома» – могут быть сравнены с «Виденным» Гюго; они показывают, что мог бы дать Баррес, если своим советчиком сделал бы самого себя, а не носился бы со «своими» покойничками. Эти страницы – прекрасны. В антологию Барреса их непременно нужно включить: они освещают его с самой лучшей стороны.

      Удобные идеи ложны…

      Заправский журналист никогда не напишет: «они готовы начать переговоры с Советами», а непременно: «они готовы игнорировать все преступления прошлого и нежно пожать кровавую руку московских палачей». Вся статья «Лозаннской газеты» (от 6 июля) выдержана в этом тоне. Подписано: Эдм. Р. и озаглавлено: «Америка против Советов». Статья полна «благородного» негодования.

      «А