Москва Сталинская. Лион Фейхтвангер

во мне помимо меня». Вот так признание! Не значит ли это, что, будь М. безупречным христианином, ему не о чем было бы писать? Не то ли самое я ему говорил?

      До чего он смятен! Таким он мне больше всего нравится. Но что толку в его смятенности? Наступит время, и она покажется ему такой же тщетной, химерической и чудовищной, какой она кажется сейчас мне.

      У F. M. привычки закоренели: освободись он от них, он сочтет себя погибшим. Привычка жить вниз головой заставляет его все видеть шиворот-навыворот. Попытки выпрямиться принято приписывать гордости. Словно нельзя сохранить скромность, не простираясь ниц, а стоя прямо! Словно естественная скромность не равноценна скромности насильственной!

      Как бы там ни было, нет ничего искреннее этих страниц. Не потому ли они так пугают, что эти муки, эта борьба, эти бесплодные химерические споры перерастают в душе верующего в подлинное смятение, а он еще совершенно искренно сочувствует нам, что мы, не ведая смятения, бежим его и счастливы.

      В «Дневнике» F. M. есть страница, воспроизведенная им впоследствии в «Страданиях и счастии христианина». Речь идет о его впечатлениях от моего «Путешествия в Конго»; симпатия ко мне F. M. поразит, возмутит немало его читателей. Не знаю, сколько смелости теперь надо иметь, чтобы отзываться обо мне благосклонно в известных кругах. Эту смелость проявляет F. M. Как трогают меня страницы его «Дневника» как перекликается с ним мое сердце, – мне хочется выразить это письменно, пусть для самого себя.

      «Я пленен, захвачен врасплох, не Африкой, а Жидом, совсем не таким, как изображают его журналисты, человечным, земным. Он восторгается камнями, растениями, насекомыми – вот что меня всего больше в нем восхищает и от чего я как нельзя более далек». Ничто так не исцеляет от смятения, куда неизбежно приводят нас поиски метафизического, недостижимого бога, как изучение естественных наук. А те, кому всего полезнее прилежное созерцание, отвертываются от него, отвертываются от действительности; самая их смятенность и вера в иную действительность побуждают их рассматривать действительность реальную как злокозненный мираж, как обман зрения, они с ней борются, она – соблазн. Но ведь в ней, и только в ней, кроется достоверная и единственно доступная человеку истина, обладание которой ведет человечество к прогрессу. Смотрящие на все «глазами души» попросту ничего не видят.

      Существуют два противоположных вида запросов духа: тот, кому не хватает одного из двух, не соображает, насколько стеснительно это обстоятельство для людей с другого берега.

      Да, мы поклоняемся разным богам. Согласен, что мой, растворенный в природе (только в такого могу я верить), не заслуживает даже имени бога. Чтобы его узреть, нужна не вера, а внимание. Тайна его велика – в ней ничего сверхъестественного.

      Тулон

      Выехал из Парижа вместе с R. L., который возвращается из отпуска. Очаровательный спутник; я к нему из месяца в месяц все больше привязываюсь. Нет ничего более подкупающего, чем его от природы веселая и хорошая