Полымя. Сергей Борисов

перейдет».

      Олег отдернул руку, но вопрос повторил:

      «Давно у нее пятно это?»

      «Не с рождения. Она в школе училась, в последнем классе. Тогда в деревнях наших детишек куда боле было, чем сейчас, их в район на автобусе возили. Как-то вернулась из школы и жалуется: щека горит. Отчего? Укусил кто? Обожглась? Нет, ничего такого. Думали, пройдет, а оно вон как вышло, через неделю пятно на треть лица. В школу Люба больше не ездила, стеснялась на людях показываться. Игоряша-то мой, он тогда хоть и помоложе был, а настырный, поговорил с директором школы. Уж как убедил, не ведаю, но диплом об окончании десятилетки ей выдали».

      «А что врачи?»

      «Ездили они с матерью. Только у нас не больничка – одно название. Доктора какие-то мази прописали, те не подействовали. Тогда руками развели: не знаем, что такое, в областную давайте. Отправились они туда, а им: вам в Москву надо, нет у нас специалистов по таким болезням».

      «И что?»

      «А то, что в Москве они не были. По бесплатному лечиться – время терять. За деньги – а где их взять? Времена-то какие были? У нас ферму закрыли, да и вообще – ужас. Народ совсем обеднел, а столичные врачи дорого стоят, не напасешься».

      Олег пожал плечами:

      «Так-то оно так, но можно было исхитриться, другие как-то выкручивались».

      «Как? С сумой по миру пойти: подайте, люди добрые. А Люба гордая, у меня денег не взяла».

      «У вас?»

      «А что ж такого? Я матери Любы постарше буду. Хоть и не подруги, а все же в одной деревне всю жизнь живем. Как с дочкой эта беда приключилась, она мне не раз плакалась. Вот я и принесла деньги, у нас с Игорем отложены были. Не взяла… Разуверилась Люба».

      Егорова внимательно посмотрела на Олега, что-то для себя решая:

      «Ладно, ты не разнесешь, при себе держать будешь, потому и скажу. Не разуверилась она, а поверила. Люба ведь не только к докторам обращалась. К знахаркам тоже. Есть у нас такие. Одна так даже знаменитая, к ней издалека люди приезжали. Одни Любе отвары совали, другие – примочки, и все без толку. Тогда они к той знаменитой повелись, а знахарка глазами зыркнула и говорит: идите отсюда, порча это, и нет от нее средств во всем свете, и денег ваших мне не надо, потому как помочь не могу, не дано мне этого».

      «Какая честная колдунья», – с иронией проговорил Олег.

      «Ворожея. Ведьмино семя. А у них правило: пообещала, что сделать не может, дар могут отобрать».

      «Кто?»

      «Кто дал, тот и отнимет. Силы какие-то, а какие… Может, то колдуньям известно, только они помалкивают».

      «А не проще все? Видят, что не справятся, случай сложный или запущенный, вот и не берутся, чтобы своей репутации не навредить. Так ведь легко клиентуру растерять».

      «Может, и так, – не стала спорить Егорова. – Те, которые поглупее, на это не смотрели, с отварами своими, а эта, значит, была умная».

      «Была?»

      «Померла она прошлым летом. Даже в газете писали».

      «Болела? Что же она себе не помогла? Сапожник без сапог».

      «Вот ты смеешься, а неправильно это. Умер кто, пусть земля ему пухом, его пожалеть надо, ему