Книга Часов (сборник). Райнер Мария Рильке

но в сердце – всего больнее.

      Пусть я умру. Один. Пусти.

      Смогу, я знаю,

      так страх свой сжать в горсти,

      что пульс сломаю.

      Вот, Господи, кто вновь Твой строит за́мок:

      вчера дитя, наученный от мамок,

      как руки складывать пред входом в храм

      фальшивым жестом из постылых драм.

      Не знает правая, что делать с левой –

      дать Богу знак или бежать от гнева?

      О, слишком много – две руки.

      Ещё вчера – валун на дне реки –

      был лоб омыт часов потоком, –

      всё только рябь, всё волны на широком

      лице воды, но глянет небо оком,

      нависнув ненароком, невпопад…

      тот взгляд

      сегодня погружён в пучины

      истории всемирной, дух причины –

      под следствием до Страшного Суда…

      Нам явят Лик пространств иных глубины:

      Свет не от света, Тень – не от лучины,

      начнёшься Книгой Ты, как никогда.

      ^Ты – благодать, и Ты её закон,

      созрели мы, борясь в Твоём же лоне,

      Святая родина, где мы – в полоне,

      Ты – лес, в котором мы плутаем, сони,

      Ты – песнь, молчальники мы в общем стоне,

      Ты – сеть времён

      с уловом беглых чувств в конце погони.

      Так взялся Ты в бесчисленных бутонах,

      в тот день, как, радуясь, посеял нас, –

      так зрели в солнцах мы Твоих бездонных,

      так разрослись, пробившись в щель и в паз, –

      что мог бы в людях, в ангелах, в Мадоннах

      Ты в этот тихий завершиться час.

      Со склона неба, простирая длань,

      прости: во тьме мы строим, Божья Рань.

      Мастеровые мы: и строим вместе

      Тебя, высокий неоглядный свод.

      Но вдруг однажды, словно блик на жести,

      блеснёт приезжий мастерством предвестий –

      иначе он, нежней, кирпич кладёт.

      И мы с лесов сходить не будем шатких,

      и молот будет бить до ломоты

      в плечах, пока, лучащийся в отгадках

      Твой, Боже, час не поцелует хватких,

      в лицо нас. Ветер с моря – Ты.

      И выше гор – грома́ и грохотанья,

      согласный стук кидает стык на стык.

      Лишь в сумерки оставим тёмный лик:

      и, проступив, забрезжат очертанья.

      Как Ты велик!

      Ты так велик, что я в Твоей тени

      не существую, вопреки завету.

      Так тёмен Ты, что моему рассвету

      нет смысла брезжить в те же дни.

      Высоким валом – Воля эта:

      рассвет в ней тонет искони!

      Но до чела Господня доросла

      моя тоска, мой бедный ангел света,

      не узнан, не прощён и без ответа…

      до Господа – концом крыла.

      Нет, не летать – полёт постыл ему,

      где стаи лун безжизненны и дики

      и берега скрываются во тьму.

      Огромных крыльев огненные блики

      раздвинут дуг Твоих надбровных тень,

      чтобы открылось вдруг,