Белый мамонт (сборник). Геннадий Прашкевич

детей поменять на теплую медвежью шкуры, а жену зарезал.

      «…ведь убивают все любимых, –

      пусть слышат все о том.

      Один убьет жестоким взглядом,

      другой – обманным сном,

      трусливый – лживым поцелуем,

      и тот, кто смел, – мечом…»

3

      Набу был.

      Толстый, короткий.

      Толстые короткие руки.

      Толстая косматая короткая голова.

      Часто ронял каменный топор на толстую короткую ногу, потому прихрамывал.

      Для уверенности вождь Набу держал при себе калеку без рук. Имя калеки никто не помнил, но знали его историю. Весной, когда растаял снег, и пробилась первая трава, калека, тогда молодой, красивый, лег отдохнуть под солнцем. К крепко спящему пришел строгий Господин преследования. Сначала проверил работу сердца, потом поймал во сне охотника, как олешка, и унес с собой. А то, что осталось на поляне, стало плакать, плохо пахнуть, жаловаться, падать в обмороки. Раньше, если даже просто маленькая рыба пускала газы в ручье – слышал, а теперь хоть закричись, ничего. Белый мамонт Шэли, встретив проснувшегося, взял в хобот толстую палку и так его отделал, что калека ходить теперь действительно мог только под себя. Вот и лежит, дикует.

      «…в низенькой светелке с створчатым окном,

      где светится лампадка в сумраке ночном…»

      Тени грозно мечутся по низким сводам, опадают, вновь восстают.

      Завороженный ужасной игрой теней, калека хрипел, пытаясь выразить свои сложные чувства. Беззубая улыбка казалась детской. Охотники поворачивали круглые косматые головы в сторону раздающихся звуков. Вождь Набу тоже поворачивал голову, но смотрел больше в сторону женщины, которая раньше жила с калекой, а теперь сидела одна невдалеке от своих косматых подружек в самой глубине пещеры, плакала и сшивала лоскутки разных кож.

      «…причудницы большого света…»

      Ни один мужчина не видел ее наклоненного лица, но женщина калеки была такая красивая, что при одном только взгляде на нее любой человек подвергался опасности умереть от сладострастного трясения. И вовсе не по своей вине всех своих детей она принесла калеке от его собственных близких товарищей. Ноги мохнатые, нежные, ходила только по мягким шкурам. Ночью вождь Набу, жадно дыша, толкал камни, запирающие вход в логово калеки. Он чуял сладкий запах теплой плачущей женщины. «Открой, – ужасно шептал. – Я никого не трону». И хотел, в общем, немногого.

      «…развитым локоном играть иль край одежды целовать…»

      «Если не откроешь, – шептал ужасно, – разобью стену, сокрушу камни, выведу на тебя Детей мертвецов. Будут, смрадные, жить с тобой. Заполнят логово своими холодными тенями. Станет мертвых среди нас больше, чем живых».

      От волнения ронял каменный топор на короткую ногу.

      «…но никого, и ничего в ответ…»

      Охотясь у Соленой воды, наткнулся на шерстистого носорога.

      Рог