Король медвежатников. Евгений Сухов

по-настоящему. Верно говорят, что женщины чувствуют сердцем. Как он был не прав, что не показывал ей своих работ раньше.

      – Я еще и не на такое способен, дорогая, – скручивая холсты, отвечал Марсель. – Сам папа римский пустит слезу, когда увидит мои картины. Это только самое начало моей карьеры! Мы с тобой будем очень богаты!

      – Но епископ еще даже не выплатил тех денег, которые обещал.

      – Он никуда не денется, когда увидит мои картины, – торжественно произнес Марсель.

      – А может, все-таки тебе не стоит показывать их епископу? – беспокойно спросила Луиза.

      – Это почему же? – насторожился Марсель.

      – У меня дурное предчувствие.

      Отложив свернутые холсты в сторонку, Марсель обреченно опустился на стул. Что же это такое получается, – Луиза говорила о том же самом, что и дед! А может, дед с Луизой и вправду видят то, чего ему знать не суждено?

      – Я – художник и получил от папы римского заказ. Ты даже представить себе не можешь, какая это великая честь! Не каждому художнику выпадает такой случай, проживи он хоть несколько жизней! А мне он достался, и я не намерен его упускать. А ведь я всего лишь в начале творческого пути. Если я откажусь от своего шанса, то меня просто будут называть глупцом. Мне уже сейчас многие завидуют!

      – Может, поэтому тебе и не нужно показывать эти картины? – тихо произнесла Луиза.

      Марсель вдруг почувствовал, что его первоначальная решимость заметно ослабевает. Если Луиза начнет настаивать и дальше, то у него не хватит духу противиться ей.

      – Я должен показать людям эти картины, – твердо произнес художник. – Сейчас же! И не надо меня убеждать в обратном, – поднял он руки.

      К епископу Марселя пропустили сразу, едва он назвал свое имя. Высокий монах, слегка приподняв широкий клобук, с интересом посмотрел в лицо юноши и вызвался проводить его до самой кельи иерарха. Остановившись у порога, он негромко постучал в дверь и на сдержанный вопрос епископа отвечал:

      – Ваше преподобие, пришел художник с заказанными картинами.

      – Пусть он войдет.

      Убранство кельи было на удивление скромным. На каменной стене висело огромное золотое распятие. Вот и все украшение. Да и сам епископ выглядел до неприличия просто. Вместо золоченой сутаны обыкновенная грубая ряса, какую носили рядовые монахи. Если он чем и отличался от прочих монахов, так это двумя золотыми крестами, висевшими на его шее, сплошь усеянными многочисленными каменьями. Оторвавшись от молитв, он поднялся с колен и легким кивком показал на единственный стул, что стоял подле ложа.

      – Показывай, – коротко распорядился епископ, тяжеловато присаживаясь на край постели. Лицо его выглядело серьезным, будто он не к созерцанию готовился, а к длительному посту.

      В келье было сухо, но прохладно. По телу Марселя пробежал неприятный леденящий озноб – это уже от страха.

      – Сейчас, ваше преподобие, – расшнуровал холст Марсель и осторожно, опасаясь повредить свежую краску, развернул полотна прямо на мраморном полу.

      По углам комнаты были установлены