Камергерский переулок. Владимир Орлов

и тонкие усы, им он уделял внимания, подумал Прокопьев, видимо, не меньше, нежели сериальный сыщик второго канала Эркюль Пуаро.

      – Первая башня Кремля, – сказал сосед. – Девять букв. А?

      – Что? Какая башня? – удивился Прокопьев.

      Следовало бы сообщить соседу, что он теперь не склонен к разговору. Но вдруг умственная задача истребит в нем бессвязие мыслей? Откуда возник сосед? И когда? Рядом с газетой стоял бокал коньяка, а Прокопьев не слышал обращения соседа к буфетчице.

      – Первая башня Кремля, – повторил человек с льющимися локонами и эспаньолкой. – Первая по времени создания, от нее пошли стены. Четвертая буква от конца «ц».

      – Боровицкая! – обрадованно поспешил Прокопьев.

      – Боровицкая… – протянул сосед, ручка его опустилась к газете. – Нет. Увы, увы! Лишняя буква в этой башне. А в нашей с вами башне тайник с колодцем…

      – Тайницкая… – выдохнул Прокопьев.

      – Верно. Верно! Тайницкая! – теперь уже обрадовался сосед. – Надо же. Кремль начался с тайника! С тайника. И до сих пор стоит.

      Прокопьеву захотелось отсесть к кому-нибудь из знакомых. Или вообще уйти из закусочной. Но знакомцев в присутственном месте отчего-то не было.

      – Да, ведь до сих пор стоит, – продолжил сосед, заполнив девять клеточек. – Горел, а стоит. Знать, замечательные были у нас тайницких дел мастера! Теперь такие перевелись.

      Прокопьев не пожелал нужным что-либо высказать.

      – Или не перевелись? – резко спросил сосед. Почти вскрикнул. Или выпалил.

      Он и глазами будто выпалил в Прокопьева. И будто левый глаз его сощурился и стал зеленым. «Да нет, мерещится, – успокоил себя Прокопьев. – Глаза у него одинаковые, карие, и злокозненный прищур не возникал. Этак мне еще и тень царской невесты привидится…»

      – Слышал, что не перевелись. И вроде бы даже заходят в эту закусочную.

      – К чему об этом вы говорите мне? – спросил Прокопьев.

      – Ни к чему! Ни к чему! – словно бы смутился сосед. – Просто так, явились какие-то соображения. В связи с башней. Кстати, зовут меня Николай Софронович… А вас?

      – Сергей Максимович, – мрачно сказал Прокопьев.

      Минут пять живописный господин Николай Софронович («Лет тридцать пять ему, – решил Прокопьев, – ну, под сорок») провел в кроссвордных усердиях и лобызаниях коньячного бокала. Жидкость, впрочем, не убывала. На пальцах его Прокопьев рассмотрел два перстня, один был с черным камнем, возможно, с гагатом, другой с печаткой.

      – А я не сомневаюсь, – заговорил Николай Софронович, на Прокопьева не глядя и словно бы обращаясь к элементарному существу типа амебы, расположенному на дне сосуда, – умельцы на Руси не перевелись. Это я к тому, что если какой-либо богатый, но и капризный в эстетическом понимании человек да и с заковыринками задумает завести тайник, но тайник особенный, с затеями и с игрой, он такого умельца отыщет? Вы как считаете?

      Прокопьев промолчал.

      – И при