33 несчастья для математика. Ольга Арунд

неважно, что слова приходится проговаривать медленно и чётко. Губы замёрзли не меньше рук.

      – Не куда-то, а домой. – Тяжесть его вздоха какая-то с перебором, и не слишком соответствует смыслу фразы. Чем Глебову мой дом-то не угодил? Или так далеко ехать? – А вообще, у меня к тебе дело, так что можешь считать, что я тебя похитил.

      – Не хочу я никаких дел.

      Угу. Бурчать можно много, вот только, когда Глебов достаёт ключи, останавливаясь у новенького красного седана, я продолжаю стоять на месте. Ладно, пусть уже похищает. Пусть всё, что угодно, только дайте мне согреться!

      Фары дважды мигают, и слышится щелчок дверей. Побуду немного плохой и беспринципной, садясь в относительно тёплое нутро машины, которая ещё пахнет автосалоном.

      – Машенька, ты же добрая девочка и не сможешь бросить любимого преподавателя в беде, – насмешничает тем временем Глебов, заводя мотор.

      А что, самые придирчивые когда-то у кого-то бывают в любимчиках?

      – Я не настолько добрая.

      Пальцы никак не согреются и, сняв перчатки, я кладу их на дефлектор.

      – Спорим, что настолько? – Мои мучения обрываются Ильёй Глебовичем.

      Тем, который забывает про руль, забирает, сжатые в кулаки, ладони себе и… Нет, моё сознание этого не выдержит! Зажмурившись, я боюсь самого худшего, но Глебов, взяв мои руки в свои, всего лишь согревает их дыханием.

      Всего лишь, блин! Доводя меня до обморока и инфаркта одновременно. Чтоб вас всех! А чего, вообще, я боялась? Очередного поцелуя? Его нет, а, не смотрящий на меня, Глебов есть. И разом пересохшее горло есть. И желудок, от волнения скручивающийся в узел. И… да много чего есть, и всё это – лишнее.

      Спасибо хоть за выключенный в салоне свет и позднее время, иначе местные сплетницы подавились бы ядом.

      – Я не спорю, – заметно осипшим голосом отзываюсь я и напарываюсь на внимательный взгляд.

      – Ты вроде Морозова, а за пять минут на улице умудрилась вконец простудиться!

      Ага, простудилась. Лучше так, чем думать про перебои с дыханием, пульсом и всей мной. И про то, что Глебов сейчас почти также близко как тогда, прижимающий меня к стене своим телом.

      – Я мерзлячка, – по-прежнему сипло просвещаю его на свой счёт.

      – Проблема, – подняв на меня взгляд, признаётся Глебов. И вот вопрос, он тоже резко простыл или как я? – Ничего, я… куртку тебе куплю. Тёплую. – Как-то сердито выдохнув, он отпускает мои руки и резко отстраняется, уделив всё внимание машине. – Надень мои перчатки, они в бардачке.

      – Я не…

      – Ты мёрзнешь, Морозова, и можешь пропустить неделю из-за своих гордых выходок, – хмыкает Илья Глебович и выезжает, наконец, с парковки.

      Пока перчатки находятся и пока надеваются, мы проезжаем три квартала и два светофора. Перчатки, кстати, оказываются действительно тёплыми, настолько, что ещё через два квартала мне становится жарко.

      – Спасибо.

      – Пожалуйста.

      И вроде едем себе спокойно, молчим, а чисто женская логика недовольна, требуя начать хоть какой-то разговор.

      – Вам