33 несчастья для математика. Ольга Арунд

в то время как мои руки безвольно висят вдоль тела.

      – Боюсь, – широко открыв глаза, честно признаюсь я.

      Дыхание прерывается и скрыть бы, но он настолько близко, что без шансов. У меня точно.

      – Чего?

      На его лице нет улыбки, одно безграничное обещание.

      – Вас, Илья Глебович.

      Как выговорила – не знаю, чувствуя, что задыхаюсь под испытующим взглядом.

      – Неправильный ответ, Маша.

      Усмешка. Короткий взгляд. И наши переплетённые пальцы рук, которые Глебов фиксирует над моей головой.

      Перед тем, как показать каким бывает правильный ответ.

      Глебов

      Закрытые глаза, длиннющие ресницы, приоткрытые губы и прерывистое дыхание.

      Что ты, кретин, делаешь?!

      Шумно выдохнув, приходиться отпустить Машины ладони, отойти на шаг и поднять выпавшую из её рук куртку.

      – Спасибо за торт, – глядя в расфокусированные зелёные глаза, я вылетаю за дверь.

      Мысли все как одна альтернативно русские, но даже мат не помогает. Спуск по лестнице с двадцатого этажа тоже.

      Хуже всего то, что непонятно как меня вообще могло переклинить. Особенно так. Особенно, после Данкиной измены. Хотя с ней последние пару лет всё было настолько хреново, что хоть закапывайся, чем я и занимался, не вылезая из универов и подработок, якобы, чтобы накопить на свадьбу. По факту же, чтобы не вступать в очередные разборки на одну из миллиона подходящих ей тем.

      Подножка. Шлем. Ворота.

      Медленные настолько, что ладони обжигает воспоминанием о хрупком податливом теле. И о нежно-розовых, обещающих какие-то невероятные открытия, губах.

      Помог девочке? Решил, что в невинном поцелуе нет ничего такого? Вот теперь и разгребай. И такое, и не такое.

      Чертыхнувшись, я подаюсь вперёд и вылетаю в недооткрытые ворота. Подальше от искушений, наивных студенток и незабываемого аромата сливочного крема на её губах.

      Проходит неделя, наполненная любимой работой, выкидыванием лишних Данкиных вещей и отцовскими угрозами. Неделя после идиотского студенческого спора, о котором я успел забыть, пока не попал на ковёр к проректору. Вот так сразу, без лишних промежуточных инстанций.

      – Илья Глебович, вы прекрасный преподаватель, один из наших лучших, но поймите и вы нас, – вздыхает немолодой уже, но подтянутый и, в целом, адекватный обычно проректор, – факт ваших… неформальных отношений со студенткой зафиксирован слишком большим количеством лиц, чтобы мы могли проигнорировать это дело.

      И приходится объяснять то, что проректор знает без меня – и о совершеннолетнии всех участников «неформальных отношений», и об идиотском споре, и о том, что парковка находится за пределами университета. Хотя, поцелуйся я с Морозовой на паре, отчитываться не пришлось бы вовсе, потому что, доложившая о «возмутительном происшествии», сорокалетняя, пуритански настроенная историчка этого бы и не увидела.

      Не добавляет хорошего настроения и родительский звонок. Проблема назревала давно, да, но к тому, что отец