Биография неизвестного. Наталья Струтинская

горизонте возвышаются неприступные крепости. В этих крепостях живут крохотные человечки, размером с детский мизинец. И нам, великанам этого вымышленного мира, достаточно сомкнуть два наших пальца, чтобы стереть с лица земли сотню этих храбрых и вполне живых маленьких существ.

      Но вот резкий скрипучий звук открываемой двери врывается в безмолвие фантазии, и на пороге детской появляется фигура мамы, вернее, только ее ноги в мягких домашних тапочках (головы не разглядеть из шатра, сооруженного под низким письменным столиком). Родной и в то же время незнакомый голос ласково зовет к обеду. Маленькие человечки на мгновение замирают, а потом и вовсе растворяются в лопнувшем пространстве. Однако их недавнее присутствие незримой истиной не покидает детского воображения. Вот они сидят на самом краю безразмерного дивана в гостиной, а вот идут, пытаясь сохранить равновесие, по самой верхней полке деревянного буфета. Они, несомненно, существуют, но как показать их маме? Как сохранить веру в то, что все вокруг считают фантазией?

      Проходят годы, и человечки, еще совсем недавно маленькие и как будто осязаемые, предаются забвению. Лишь в редкие минуты тишины они робко всплывают в памяти серой дымкой сна, а затем снова исчезают, не успев принять ясных очертаний. Они тоже выросли и, уязвленные явным пренебрежением со стороны своего хозяина, руководствуются теперь не безграничной фантазией чистого разума, но своей волей, ясной и вполне определенной. Не имея возможности посредством вымысла найти отражение в реальном мире, они накрепко запираются в сознании, отстраивая там свои города и страны. И человек теряет контроль над ними, он и вовсе забывает о них, тем самым позволяя им беспрепятственно поглощать свой разум. И тогда фантазия сливается с реальностью, и грань между вымыслом и действительностью исчезает. И начинается обыкновенная жизнь, кажущаяся вполне определенной…

      Впервые за все лето было пасмурно с самого утра. Небо было бесцветным, дома – бледными. Между серыми крышами не мелькали дутые облака, окна не отражали жарких солнечных лучей. Ночью жара словно треснула, надломилась, и из самого ее сердца теперь вырывались теплые, но не обжигающие потоки, которые приносил ветер. Казалось, Москва в тот день задремала, убаюканная в колыбели августа.

      Я сидела в небольшом кафе недалеко от Лялиного переулка и смотрела, как за широкими окнами с размашистой надписью Lilla rosso проходили редкие пешеходы в теплых свитерах. Казалось, все два месяца лета люди опасливо надевали шорты и футболки и теперь, когда первые прохладные потоки едва освежили город, они с готовностью и завидным энтузиазмом облачились в теплые вещи, будто все это время только и ждали подходящего случая, чтобы их надеть.

      Оторвав свой взгляд от переулка, я опустила чашку с горячим чаем на блюдце и неспешно перевернула страницу слегка потертой книги. Но мысли мои были рассеянны, и я, отодвинув от себя книгу, откинулась на спинку стула.

      Этти, в простом голубом платье, с серьезным, сосредоточенным лицом, неторопливо пересекала дорогу. Я ждала ее уже около двадцати минут,