Жанна де Ламотт. Михаил Волконский

молитвенник не для себя, – откуда ему было взять тысячу восемьсот двадцать пять рублей? Но странным казалось, что кто-то мог ему доверить такую сумму?

      Все это Люсли надеялся выяснить.

      Поэтому, когда принесли водку и закуску, он сначала дал Оресту выпить хорошенько, а после этого принялся его расспрашивать.

      Сам-то он знал, почему можно было дать такие большие деньги за молитвенник, и его интересовало, известно ли это самое Беспалову или тому, кто ему дал это поручение?

      – Итак, вы купили молитвенник на том основании, что это – ваша государственная тайна? – начал Люсли, когда Орест опрокинул три рюмки водки, причем первую закусил кусочком черного хлеба с солью, а после второй и третьей только понюхал корочку.

      – Да-с, это – тайна, так сказать, впрочем, не такая уж и сокровенная, – заявил Беспалов, заметно подобрев после выпитой водки.

      – В чем же тут дело? – подзадорил его Люсли.

      – А дело тут в том, что оный молитвенник составляет до некоторой степени семейную реликвию…

      – Вашу?

      – Нет, не мою, но лица, мною покровительствуемого…

      – Вы кого-нибудь покровительствуете?

      – То есть, положим, это выражение не совсем подходящее, потому что правильнее мы с ним просто в отличных, даже дружеских отношениях…

      – Как же его зовут?

      – Его полное имя – Александр Николаевич Николаев, а в аристократическом обществе его зовут сокращенно – Саша Николаич…

      – И молитвенник составляет его фамильную реликвию?

      Этот допрос, похоже, ничуть не смущал Беспалова, и потому он, не задумываясь, ответил:

      – Совершенно верно. Этот молитвенник когда-то принадлежал аббату Жоржелю, ставшему впоследствии…

      – …Кардиналом Аджиери, – подсказал Люсли.

      – Вот-вот, кардиналом Аджиери. Оно самое.

      – Так какое же отношение имеет кардинал Аджиери к господину Николаеву?

      – А он не более, не менее как отец этого господина Николаева.

      – Так Николаевич – сын кардинала?!

      – Да, и одной русской графини, то есть, вернее, одной бывшей графини, а теперь просто госпожи Дюплон…

      – Это что-то очень сложное…

      – Да-с, история очень длинная и непростая; это смело можно сказать, не медведь в трубку начхал… Романея… цельная романея…

      – Как вы сказали?

      – Я говорю, романея, то есть романтическое происшествие, и если вы – писатель или хотя бы желаете стать таковым, вы можете заимствовать готовый сюжет…

      – Расскажите, пожалуйста…

      Орест Беспалов покачал головой.

      – Если все рассказывать, то в этом графинчике водки не хватит…

      – Вы не беспокойтесь, я велю подать еще, – сказал Люсли, после чего налил и себе рюмку водки и выпил ее приемом человека, тоже умеющего обращаться с этим напитком.

      – Тогда извольте, – согласился Орест. – Надобно вам сказать, что я жил в так называемой своей семье, которая состояла из четырех душ: меня, то есть Ореста Беспалова, моего брата, слепого Виталия, молодой девицы, воспитанницы, или приемной дочери