Две жизни. Часть II. Конкордия Антарова

и до сих пор страдаю от сознания, что ударила в моего милосердного поручителя стрелами страсти и зависти. Но жизнь в вашем доме – более чем счастье. Мое сердце чисто. В нем теперь нет ни зависти, ни пристрастий, ни осуждения, но я должна доказать, что понимаю теперь счастье жить в служении вам. И этим снять с Ананды ответ за себя.

      – Уверена ли ты, что всякий труд понесешь радостно? Что не проснутся в тебе вновь гордость и чувство унижения? Или ревность и зависть к чужой блестящей жизни?

      – Я уверена. Уверена не в себе, не в своих качествах. Я уверена в истинности любви к людям, проснувшейся во мне.

      – Если бы я сказал тебе стать слугой у юной, прекрасной как мечта женщины? Служить ей горничной, нянькой, потому что она неопытна, как дитя.

      Быть ей незаметно наставницей по части манер и одежды, потому что она азиатка и не знает не только света, но даже не видела вовсе европейской жизни. Как отнеслась бы ты к такому труду?

      – Служа ей, я служила бы вам. Служа вам, я искупила бы грех перед Анандой и вернулась к нему.

      Долго-долго смотрел на Дорию Флорентиец. Так долго, что у женщины участилось дыхание. Точно до самого дна проникал его взгляд и читал не только ее теперешнее состояние, но и всю будущую ее жизнь и возможности.

      Наконец он встал, улыбнулся и сказал:

      – Слово твое отзовется в веках. Я ставлю свою подпись под твоим новым обещанием. Дитя, за которым я поручаю тебе уход, надежда многих. Я не знаю, насколько великодушна будет она к тебе поначалу и будет ли вообще.

      – Я сама буду великодушна. Благословите меня. Флорентиец, я думаю, что больше не поскользнусь, под какой бы личиной ни пыталось проникнуть ко мне зло.

      Дория опустилась на колени, прижала к губам дивную руку Флорентийца, который положил ей на голову свою вторую руку.

      – Пойдем, она ждет, – сказал Флорентиец, поднимая Дорию.

      Дория отерла влажные глаза и казалась удивленной.

      – Да, это здесь, в моем доме, и тебе никуда уезжать не надо.

      – Какое счастье, – радостно воскликнула Дория. Флорентиец направился к выходу и, оглянувшись в дверях, сказал ей, улыбаясь:

      – Привыкай к роли горничной и учись ходить позади госпожи и господ.

      Войдя к Наль, он подвел к ней Дорию и сказал:

      – Вот горничная, как я тебе обещал, дочь. Ее зовут Дория.

      – О, какое красивое имя, не менее красивое, чем вы сами, – подымаясь с дивана и положив руку на плечо Дории, сказала Наль.

      Дория поднесла к губам руку своей новой хозяйки и сказала, что будет стараться служить ей так верно, как только сумеет.

      – О Дория, как вы меня огорчили. Зачем вы поцеловали мне руку. Я возвращаю вам поцелуй. – И раньше, чем кто – либо успел опомниться, Наль поцеловала руку сконфуженной Дории.

      – Я не знаю света, Дория. Но дядя Али научил меня, что нет в жизни слуг и господ, а есть люди, цвет крови которых одинаково красен. Не слугой вы будете мне, но другом, наставницей в тысяче новых для меня вещей, которых я не знаю.

      Отец, я уже успела