Русские двести лет назад. Или очень старая история. А. Я. Лисичкин

бормотать по своему обыкновению.

      Пан Брюнет, наконец, не выдержал и проворчал:

      – Да дайте же вы ему напиться! Может, замолчит. Я давно хочу спросить, что у вас вообще делает этот русский? Князь, что ли, какой-нибудь, за которого дадут награду?

      Пока остальные обменивались растерянными взглядами, поляк сунул под нос раненому плошку с водой и буркнул по-русски:

      – Только я не Маша, и кваску у нас нету.

      Затем вернулся на свое место у костра и изящно повел рукой. Продолжайте, мол.

      – Погодите. С чего вы взяли, что это русский?

      Пан Брюнет пожал плечами:

      – Возможно, с того, что он бредит по-русски? Я этот язык знаю неважно, конечно…

      Все невольно отодвинулись от раненого, кроме Ленотра, который держал его голову на коленях и не мог тронуться с места – но и тот чуть подался назад, всматриваясь в своего подопечного так, словно видел его первый раз в жизни.

      – Поглядите сами, – пан Брюнет наклонился, отворачиваясь от огня, и брезгливо вытянул одним пальцем снурок, уходивший далеко под рубаху больного, – Ну? – обвел он взглядом всех, сидевших у костра. Крест был православный, – Бог с ним, впрочем, мы говорили о загадочной девице в лесу, ну так продолжайте.

      – И вы до сих пор молчали?

      – Откуда я знаю, зачем он вам? Это было не мое дело. Продолжайте же.

      Но продолжить никто не успел, потому что тут Шуэтт пронзительно завизжала, указывая на что-то в темноте за их спинами:

      – Fräulein Tod!

      И, прежде чем Лассэр успел вымолвить «Какого черта?», их со всех сторон окружили бесчисленные чудовищные бородатые хари. А потом строй, щетинившийся вилами и заостренными кольями, расступился, и к костерку подошла бледная девица в белом, державшая слишком тяжелый для нее топор.

      Она пристально поглядела в лицо каждому из пленных – да, теперь уже пленных, дело ясное – и, качнув головой куда-то в сторону леса, скомандовала с сильным акцентом:

      – Allons!7

      Раненого пришедшие переложили на свои простенькие носилки и понесли сами. Французы, не спеша повиноваться, настороженно вслушивались в бормотание, которого никто, кроме пана Брюнета, не понимал:

      – Это ж надо… Грех-то какой…

      Девица пропустила вперед носилки, глотая слезы, и снова процедила:

      – Allons!

      Затем взяла всхлипывающую Шуэтт за липкую руку и пошла к лесу. Пленным надели на головы мешки, грубо обыскали, отобрав все похожее на оружие (а также прочее движимое имущество), и они, направляемые пинками и тычками, пошли неведомо куда, то и дело спотыкаясь в темноте.

      Глава IV

      Пусть идут покамест, а мы с вами вернемся теперь во времени месяца на три назад.

      Ах, если б знали вы, что за чудный дом стоял тогда на месте пепелища, с которого только что ушло все вышеописанное пестрое общество! Дом этот был очень мал и более чем скромен даже по уездным меркам, не то, что по губернским,

7

Идемте (фр.)