Навстречу Закату. Сергей Терещук

Леонидовны.

      Теперь “Это”, бывшее Алексом, совершенно точно знало, к чему шло всю свою жизнь.

      Вот какой подарок приготовило “Это” своему хозяину Алексу. Подарок на свой день рождения себе обожаемому от самого себя любимого:

      Осознание того, что жизнь прошла мимо, и связанное с этим откровением прозрение.

      Оставалось составить план и рвануть к закату.

      Sequentia. Секвенция

      Dies Irae. День гнева

      День гнева, тот день, повергнет мир во прах,

      так свидетельствуют Давид с Сивиллой.

      О, как всё затрепещет, когда придет судья,

      и будет всех судить.

      Признайтесь, вам же интересно знать, как вы выглядите со стороны. Какое впечатление производите. Как вас воспринимают люди. Иначе зачем бы развешивать зеркала по дому? Но мы, заметьте, никогда на задумываемся о том, что про нас думают окружающие предметы. Что мы для них? Какими они нас видят? А ведь если прислушаться и присмотреться, уверен, мы бы прозрели, а наши глаза и уши распахнулись бы навстречу потоку новой для нас информации о нас же самих. Наконец- то на себя мы бы взглянули иначе. С правильного ракурса. Непредвзятого и независимого. Имеющий уши да услышит. Имеющий глаза да увидит. Имеющий нос… Ну, и далее, по списку всех известных чувств. И это было бы похоже на суд.

      Это был бы Судный день.

      День гнева.

      Зал суда – трехкомнатная квартира, забитая вещами. Стоит невыносимый гвалт. Все орут, никого, не слыша и не слушая, силясь перекричать друг друга. Вдруг откуда-то сверху, возможно, от соседей с верхнего этажа, раздается все перекрывающий голос:

      – Прошу всех очнуться, прийти в себя, снять розовые очки и вытащить затычки из ушей. Суд идет!.. Уже пришел!

      В зале воцаряется тишина. Кое-где по углам слышны шорохи и тревожный шепот недавно осевшей пыли. Из-под кровати и из шкафа раздаются циничные смешки. Это заброшенные и забытые вещи. Они далеко уже в прошлом. С них вообще нечего взять и спрашивать никто не будет.

      – Молчать! – гремит сверху. – Первым свидетелем вызываются Тапки.

      Тапки медленно шаркают к трибуне, волоча за собой клок кошачьей шерсти. Останавливаются на полпути.

      – Тьфу, напасть… вечно прицепится хрень какая-нибудь. То нить зубная, то колтун пыли, то вот это…

      Вещи не выдерживают и разражаются хохотом.

      – Тишина! – раздается сверху. – Свидетель, клянетесь ли вы…

      – Клянусь… – не дают договорить Тапки.

      – Что?

      – Все! Все клянусь! Мне терять нечего! Нас и так давно уже выбросить собираются… Служишь вот так, служишь, и в один отвратительный день тебя на свалку…

      – Это к делу отношения не имеет! Что можете сказать по существу?

      – А что мы можем сказать? – говорит правый тапок. – Мы всего-то последние три года как знаем его. И в общем-то жизнью довольны…

      – За себя говори! – срывается левый тапок. – Жизнью мы довольны… Это кто же доволен? Я вот совсем не доволен. На мне нагрузка