Третье пришествие. Алексей Барон

Фима успокаиваться не спешил.

      – Дверь сломали! Всю репутацию испортили!

      – Расходы компенсируем. Что касается репутации…

      – Тетю Фиму испугали до посинения! Это зачем?! Что, лавры Лаврентия покоя не дают? – продолжал шипеть Фима, он же гражданин Левитин, дергая головой и раздувая щеки по примеру очковой змеи, сиречь кобры. Это следовало пресечь. Всего сто тридцать шесть суток оставалось. На всех… Поэтому, не вступая в полемику о правах граждан Ефима Львовича Левитина и Вадима Олеговича Оконешникова, я еще разок оглоушил этих рыбин:

      – Вот что, друзья мои. Сейчас вам принесут бумагу. А вы ее подпишете.

      Фима просто задохнулся, но Дима даже ухом не повел.

      – А давай подпишу, – сказал он. – Верю я тебе, Во-Володька из бац-безопасности. Так вышло, что больше верить некому.

      – Стоп! А ты дееспособен? – осведомился я.

      – Как деепричастие, дева перед причастием и даже еле-дорожная дрез-дрезина. Совокупно. О, кого я вижу! Алиса Георгиевна, горлица, да вы ли это? Нет, Фимка, ты поглянь! Вот, значит, кто нас вычислил-то… Польщен, польщен, миледи. Позвольте ручку… Да не этот пипи-жонский паркер! Я – в смысле попо-целовать. Я – за добродушные отношения между попо-полами, если помните.

      – А я – против фамильярности, – холодно сообщила Рюриковна. – Если помните, мы уже обсуждали этот вопрос, господин Оконешников.

      Дима смешался.

      – Ну… ничего ж такого не было. Я и расстегнуть-то не успел! Киба-дачи, зен-учу-дачи. А потом – темнота-а-а. Алиса Георгиевна, голубушка! Поверите ли, такой ой-цуки больше не хочу. Поэтому с темным прошлым будет покончено. Прямо щас. Прямо на глазах. Иначе худо нам придется, как мне кака-кажется.

      – Тогда вступаем в служебные отношения, Вадим Олегович. Подчиненный – вы.

      Дима стал во фрунт и попытался щелкнуть каблуками.

      – Йес, мэм! Кто же еще. Почитаю за честь! До трех раз…

      – А что за бумага? – тихо поинтересовался Фима.

      – А, бумага, – сказал я. – О неразглашении.

      Фима моментально воспламенился.

      – А! Хватают, волокут, тайну подсовывают. Слушайте, ну не хочу я продавать Россию. Помилуйте, надоело. Вы уж сами как-нибудь. Или вон дядьку из Киева кликните, он получше нашего управится…

      Тут его донельзя возмущенный взгляд упал на Терентьева, и Фима погрозил пальцем.

      – Вы почему не в штатском, господин подполковник?

      – А я не считаю нужным скрывать свою профессию.

      – Тогда не смотрите на меня так!

      – Как? – удивился Терентьев.

      – Рыбьим глазом, да из-под фуражки. Не те времена. Еще чего не хватало! Не подпишу.

      Начальник охраны озадаченно промолчал. На его плечах таял снег, и от этого казалось, что погоны плачут.

      – Жаль, – трагически сказал я.

      – Да? А что ж такое будет? Подвалы Лубянки? Или таежные делянки?

      – Фи, какие штампы… Чересчур сильны у вас старые страхи, гражданин Левитин.

      – Старых было столько, что новых и