Чистая речка. Наталия Терентьева

лучше не вдаваться в такие нюансы психологии. Все равно не поймешь. У вас мозги тупее. Ревную – не ревную… Паш, не останавливайся на каждом шагу, что ты смотришь, не видел меня никогда, что ли?

      – Нет. Не замечал, что ты такая…

      – Паша! – Я даже подтолкнула слегка Веселухина, который опять столбом встал на тропинке. – Пойдем быстрее, пожалуйста!

      Мне, конечно, по-прежнему немножко нравился Веселухин, но еще больше он меня теперь раздражал. Или даже не раздражал, а вызывал такое чувство, какое бывает, когда тебя угощают старыми конфетами. Так бывает иногда. Берег-берег человек свои конфеты, прятал где-то, а они стали старые и затхлые. И есть их больше невозможно. Откусишь один раз, потом долго во рту этот привкус.

      Но говорить о таких сложных своих чувствах я Веселухину не стала. Мне кажется, мальчики вообще примитивнее и в чувствах ничего не понимают. Иначе они бы так странно себя не вели.

      Веселухин притих и шел молча, только недовольно сопел и пару раз сказал:

      – Зачем я только с тобой пошел?

      – Вот именно, – пожала я плечами.

      Но он продолжал идти рядом.

      Грибы мы продали быстро и все, даже несмотря на то, что несколько самых больших и лучших грибов сломались, когда Веселухин швырнул пакет в лесу. Мы разделили их на несколько кучек, и половину почти сразу купила женщина из города. Я вижу этих людей, они чем-то отличаются от наших поселковых. Вроде и одеваются все похоже… Похоже, да не так. Она была с девочкой, наверно, моего возраста.

      Веселухин быстро оглядел их и пробурчал:

      – Зачем им наши грибы? Буржуи…

      Сказал он не так, а очень грубо, поэтому я сильно пихнула его локтем.

      – Ты чё? – удивился Веселухин. – Больно же.

      – Ненавижу мат. Или заткнись, или уходи.

      – Ладно, – неожиданно покладисто согласился Паша. – Чудная ты… Ладно, не буду. А зачем им грибы?

      – Суп варить, Паша. Что, если они, как ты выражаешься, буржуи, они суп не варят? Слово-то какое откопал…

      – Ну а как сказать?

      – Не знаю… – Я смотрела на маму с дочкой, которые покупали у соседних продавцов бруснику и последнюю в этом году зелень.

      Девочка как будто почувствовала мой взгляд и обернулась. Я посмотрела еще немножко и первая опустила глаза. Я ей завидую, я понимаю это. У меня хватает смелости сказать себе это. Как только сказала, сразу стало легче. Или я это придумываю, или точно помню, что меня учила так мама.

      Мама и Надежда Сергеевна совсем были непохожи внешне. Мама – изящная, стройная, невысокая, всегда с аккуратным пучком светлых волос. А Надежда Сергеевна – рослая, с крупными плечами и ногами, рыжеватая, больше похожая внешне на учительницу физкультуры, чем русского и литературы. Но чем-то внутренне они были очень схожи. По крайней мере, я часто не могу понять, кто из них меня чему-то учил. Вроде помню и мамины слова, точно помню, а вроде и помню, как Надежда Сергеевна оставалась в классе после уроков, я сидела с ней или не сидела, а вытирала доску, переворачивала стулья, а она мне что-то рассказывала, говорила именно такими словами, как мама… Не знаю