Февральский дождь. Виталий Еремин

напомнил, что она как раз этого добивается. Инспектор знала о моем разговоре с генералом Рудневым.

      – Так ведь пришло сообщение. Нашли того, со спидом.

      Мол, угроза миновала. Я так не считал. Не спидом, так гонореей заразят. Уличные подростки соревнуются в злопамятности и жестокости.

      – Шли бы вы с миром, но в задницу, – грубо сказала Даша.

      Даже подруга ее сделала большие глаза.

      Инспектор утомленно взглянула на меня:

      – Ну, что вы возитесь с этой оторвой?

      – Вдруг повзрослеет и станет специалистом по подростковой преступности.

      – Вы серьезно? Да она просто манипулирует вами. Ну что? Звонить дзюдоисткам?

      Я взглянул на Дашу. Она сделала ручкой игривый жест.

      – Звони, все равно мне больше двух лет не дадут. Да если даже трояк – переживу.

      Она меня разозлила. Я попросил инспектора оставить меня с ней наедине.

      Инспектор вывела подругу.

      Я показал глазами на сумочку, которую Даша теребила в руках.

      – Эта сумочка моей дочери.

      Глаза у Даши чуть не выпали из орбит.

      – Обалдеть!

      – На тебе теперь два гоп-стопа. Это минимум восемь лет. А ты выкобениваешься.

      Даша опустила голову. Протянула мне вещественное доказательство:

      – Заберите. Здесь все, как было. Мы только поели пару раз в буфете.

      – А как я объясню, чего вдруг ухожу с твоей сумочкой?

      Даша растерянно молчала. Простонала:

      – Ой, в какой же я какашке!

      – Дочь точно не будет заявлять, – пообещал я. – Ладно, напиши из колонии. Держи себя там.

      – Угу, – пообещала Даша.

      Она получила, сколько добивалась – два года. Ее отправили в рязанскую малолетку. Там она раскрутилась – чуть не задушила стукачку. Получила за покушение на убийство довесок. Ее отправили в колонию особого режима. Она была уже совершеннолетней. Так она стала самой молодой особо опасной рецидивисткой страны.

      Через год я приеду в эту уникальную колонию, всю в решетках, напоминающую зоопарк. К этому времени Даша успеет подхватить туберкулез в открытой форме и стать пассивной лесбиянкой. Я попытаюсь освободить ее и еще двух женщин с той же перспективной, что и у нее – перспективой гибели.

      Я презираю журналистику, первую среди сволочных профессий, но признаю ее возможности. Журналистика позволяет вовлекаться в помощь – делать что-то полезное для людей. Если журналист хотя бы изредка это не делает – он фуфло графоманское, а не профессионал.

      Мне удалось освободить только одну женщину. Не Дашу. По закону подлости, наименее достойную. После этого Даша меня возненавидела. А потом, осознав, что я никак не мог повлиять на окончательное решение, все же простила. Прислала полстранички. Попрощалась перед этапом в колонию для чахоточных. Для многих путь туда был в один конец…

      Вера

      Глава 22

      Поезд из Павлодара медленно вползал под своды Казанского вокзала. Старые вагоны, немытые окна, скрежет тормозов.