Февральский дождь. Виталий Еремин

отец настаивал, чтобы я пошел по его стопам, в строители. Я немало поработал на стройке, но так и не полюбил это дело. Считалось, пренебрег его советом. А что выбрал? Журналистику отец не уважал. Мол, если человек ничего не производит, это не профессия. По прошествии многих лет я тоже так считаю, но «поздняк метаться».

      – Как учишься? – спросила мама внука.

      – Терпимо, – сказала Вера.

      Мама обратилась к Жене:

      – А ты, внученька?

      – А я, бабушка, буду переводчицей.

      – А почему не учительницей?

      – Хочу хорошо зарабатывать. Буду мужа кормить, – пошутила Женя.

      После застолья мама прилегла, а отец вынул из чемодана потрепанную колоду. Вера его поддержала. Страсть как любила резаться в дурака. А у меня стояла работа. И вообще нет вкуса к карточной игре. Но как отказаться в такой день?

      Играли каждый за себя. Отец силился запомнить все вышедшие карты. Но годы, годы… Память уже не та. Бывший преферансист бурно это переживал. А мне просто везло. Моим партнерам это надоело. Они объединились и стали заваливать меня. Сначала как бы шутейно, а потом вошли в раж. Это сопровождалось почти детским восторгом. Я повторил, что мне надо работать. У меня лежал едва начатый очерк, который надо было сдать утром.

      – Вот так в картах проявляется характер, – поддела меня Вера.

      – Н-да, характер у нашего Юрия непростой, – поддакнул отец.

      Старик знал, что квартира записана на Веру. А это для него было важно – кто ответственный квартиросъемщик. Я не сомневался, что в мое отсутствие Вера раскроет родителям мое истинное лицо, а они выразят ей свое душевное сочувствие. И это только начало. Скоро приедут братья, и тоже будут потихоньку сочувствовать.

      Глава 23

      Я пошел к себе. Сел за машинку и понял, что не смогу написать ни строчки. Что-то появилось в доме вместе с родителями. Это что-то называлось далеким прошлым. Перед глазами стоял перрон. Если точнее, перрон Омского вокзала много лет назад…

      Мы ждем поезда из Ленинграда. Тетка Тамара и я. Ей лет двадцать тогда, мне – семь. Из вагона выходит отец. Он в шинели с погонами старшего лейтенанта. На руках у него крохотная девочка. Рядом худенькая блондинка. Отец опускает девочку на перрон и склоняется ко мне. От него пахнет табаком и чем-то кислым. Потом я понял, бражкой.

      – Ну целуй папку!

      Я растерянно смотрю то на отца, то на тетку.

      – Леонтий, может, ты сам поцелуешь сына? – говорит Тамара.

      Отец прижал меня к небритой щеке. Я отстранился.

      – Сам не поцелуешь папку? – спросил отец.

      Я замотал головой:

      – Вы колючий.

      Назвать его на «ты» у меня язык не повернулся.

      – Надо же, какая цаца, – проворчал отец.

      Я не знал, что означает «цаца» и не понимал, почему он называет меня в женском роде. Но почувствовал, что он недоволен мной.

      Блондинка склонилась ко мне.

      – Давай знакомиться. Меня зовут Валя.

      – Это теперь твоя мама, – сказал отец. – А это твоя