Воскрешение. Денис Михайлович Соболев

сестрица, сворачивай пургу, через полчаса обнимемся.

      – Идет, – ответила Поля. – Но каков упертый дебил. И характер у тебя поганый. А все равно соскучилась я по тебе, хоть и не видимся толком. Ладно, – повторила она, – «Аэропорт» так «Аэропорт».

      Но Митя уже повесил трубку.

      На «Аэропорте» было не так людно, как в центре, и морды, подумал Митя, как-то посимпатичнее, быдло изрядно схлынуло.

      Поля бросилась ему навстречу, обняла, подергала за плечи, отстранилась, внимательно изучила и поцеловала в губы. «И дебил, и в умат», – подвела она итог.

      Она была знакомая, теплая, все такая же тощая, простоволосая, зеленоглазая, наспех и небрежно одетая, да еще с фенечками на левом запястье, и неожиданно полная светом. «А еще проницательная», – вдруг подумал Митя.

      – Ну здравствуй, пионер, – сказала она, открывая дверь.

      «Олдовую из себя строит», – с легким раздражением, но и с нежностью подумал Митя, разглядывая повзрослевшую сестрицу.

      – Олдовую, значит, строишь? – сказал он. – Тебе не идет. Годы еще не те, да и блядской потрепанности маловато.

      – Ничего я не строю, – немного раздраженно ответила Поля, впервые за все время их нынешнего общения почувствовав, что упускает инициативу в разговоре. – Это я, что ли, говорю так, как будто выучил словарь юного сайгонского пионера?

      – Нету Сайгона, – сказал он, театрально разводя руками.

      – Совсем?

      – Совсем. Коммунятые открыли вместо него магазин унитазов.

      – Блядь. Не. Ну реально блядь. Хотя в чувстве юмора им не откажешь. Слышь, прикольно, а? Концептуальненько. – И она заулыбалась почти что от уха до уха. – Сначала в душ или в койку? – с искренней заботой, хоть и с опозданием, спросила наконец.

      – Сначала кофе и посмотреть на тебя.

      Они устроились на кухне.

      – Тогда кофе будешь варить сам, – объяснила она и ехидно добавила, уже держа джезву и оглянувшись через плечо: – Только без гашиша. У меня сегодня рыбный день.

      Но сварила, конечно же, сама, даже не позволив ему подняться с табуретки.

      – Ну и видок у тебя, Склифосовский. Переодела бы тебя в свои шмотки, да боюсь, не поймут. И лифчик, наверное, не умеешь на себе застегивать. Ладно, найдем тебе что-нибудь. Рассказывай. С кем приехал?

      – Ничего существенного, – замялся Митя.

      – А все-таки? – подняла глаза, чуть было не пролив кофе из джезвы на скатерть.

      – С одной герлой. Зовут Атлантой. Наша, институтская. Хотя толком только в электричке и познакомились. Но потом она куда-то свалила.

      – Совратил, значит, в электричке невинную крестьянскую девушку и бросил?

      – Да она правда куда-то свалила. Куда не сказала. Не звонит, не пишет.

      – Ну съебалась – и съебалась. Бывает. А вписка откуда?

      – По Ротонде. Приезжала. Отличная девка. Художница. Только на всю голову магией убитая. Сказала, что родители в Казахстане, а дома настоящий флэт.

      – И как?

      – Ну