Живи и давай жить другим. Хендрик Грун

умирает. Интересно же знать, куда он уходит. Кстати, когда я сам помру, пусть сыграют песенку «Папа» этого… как его звать-то?

      – Стеф Бос[7], – подсказала Афра.

      Вот что я с удовольствием послушаю на твоих похоронах.

      Я не произнес этого вслух, но… какая разница.

      Герда любила оперу. Но Афра решила, что оперная музыка на похоронах неуместна.

      Было еще кое-что, от чего Герда, вероятно, перевернулась бы в гробу. Например, плохое звуковое оформление, сотрудник похоронного бюро, который сам смахивал на покойника, уродливый гроб, паршивый кофе и черствый несъедобный торт. Герда предпочла бы вино, но Пит заявил, что это пробьет дыру в бюджете. Когда я сказал, что сам оплачу вино, Афра ехидно заметила: «В скором времени у нас не будет лишнего цента, Артур. Между прочим, я считаю, что вино на похоронах… не знаю… немного неприлично. Как будто речь идет о празднике».

      Автомобильчик, который вез гроб на кладбище, всю дорогу громко скрипел. Герде понравилось бы. Обидно, что так мало людей провожало в последний путь эту женщину, такую трогательную, такую сердечную. Человек пятьдесят. Я уже говорил, что всегда считаю по головам тех, кто приходит на похороны и кремации. И всегда спрашиваю себя: а сколько народу будет на моих похоронах?

      Я был единственным, кто произнес прощальное слово. Пит и Афра попросили меня выступить и от их имени. Это казалось мне невозможным, но спорить было бесполезно.

      Я говорил искренне. От всего сердца. И это было совсем нетрудно.

      А теперь ты остался один против этих двоих, вдруг подумал я. Немного мелодраматично, признаюсь. Но мне предстоит жить дальше, без тихой силы и несокрушимого доброго юмора моей тещи.

      26

      Я часто спрашивал себя: Пит и впрямь так отвратителен или дело во мне, в моей нетерпимости? Почему в последние годы я испытываю к нему все большую неприязнь?

      Но во время болезни Герды последние сомнения исчезли.

      Однажды я услышал его разговор с Афрой.

      – И кто теперь будет пылесосить и мыть посуду, она-то уже не сможет, а сестра уехала? – спрашивал он.

      – Думаю, в данный момент мама немного важнее, чем ты с твоим вечным эгоизмом.

      – Я не могу. У меня ревматизм.

      – Не такой уж и ревматизм, раз ты то и дело бегаешь в магазин за выпивкой.

      – От тебя ведь ничего не дождешься.

      – А ты хоть раз что-нибудь сделал для мамы?

      – Твоя мама никогда ничего от меня не хотела.

      – И ты, конечно, понятия не имеешь почему? Не помнишь, как кряхтел и охал, когда она просила бросить в корзину для белья твои же собственные грязные трусы?

      – Уж такой я уродился, поздно меня воспитывать. Не учи ученого.

      – Господи, какой же ты… чурбан.

      «Чурбан» в устах Афры прозвучал весьма непривычно.

      Что-то все же уцелело от прежней прелестной, бойкой Афры, но оно глубоко спрятано под злостью и горем ее бездетности.

      Мое безразличие, конечно, не помогло ей, а моя сакраментальная фраза «Ах, оставим эту тему!» многое разрушила.

      В самом деле, в последнее время я иногда занимаюсь самоанализом.

      Я не испытываю к ней неприязни.

7

Бос Стеф (р. 1961) – нидерландский певец.