Кейд. Джеймс Хедли Чейз

Мозг его лихорадочно работал. Он проглотил выпивку и вручил негру пятидолларовую бумажку и свою визитную карточку. Затем извлек из кармана кассету.

      – Они могут схватить меня, – сказал он. – Эти снимки не должны попасть в чужие руки. Вы должны переправить их в «Нью-Йорк Сан». Вы понимаете? Да, я знаю: вы – бедный, старый, напуганный человек. Но, по крайней мере, вы можете сделать это для тех двух несчастных, которых сегодня убили. Перешлите пленку и мою карточку в «Нью-Йорк Сан».

      Не дожидаясь ответа, Кейд направился к выходу. Толкнув дверцу, он осторожно выглянул наружу.

      Полицейские свистки звучали где-то неподалеку, но переулок был по-прежнему пуст. Кейд зашагал к перекрестку. И хотя сердце все так же бешено колотилось в груди, он чувствовал странное возбуждение и одновременно облегчение. Он был уверен, что старый негр сможет переправить снимки Мейтисону. И поэтому не имело значения, что случится лично с ним, с Кейдом. Он свое дело сделал. Кейд чувствовал, что реабилитировался в собственных глазах.

      И когда из-за угла вывернули три мужика с дубинками в руках и побежали ему навстречу, он продолжал спокойно идти вперед.

      Глава 2

      За четырнадцать месяцев до Истонвилла Кейд был в Акапулько, фешенебельном мексиканском курорте, где полно пляжей с прекрасным мягким белым песком. Он делал серию снимков для цветного приложения к «Санди Таймс».

      Кейд тогда был на вершине своей блестящей карьеры и целиком на вольных хлебах: сам выбирал себе темы, делал превосходные снимки, которые Сэм Уонд, его нью-йоркский агент, тут же продавал, пополняя банковский счет знаменитого фоторепортера.

      Удача не оставляла Кейда: он был известен, богат, здоров. Знакомства с ним искали. Талант служил ему пропуском в любые слои общества. Успех не портил. Конечно же, как у любого творческого человека, у него были и свои слабости. Кейд был экстравагантен, больше, чем следовало бы, налегал на спиртное и страшно обожал общество прелестных дам. Но все это компенсировалось бескорыстием, щедростью и великодушием. Без корней, без семьи, он часто оставался в одиночестве. Простой человек, такой, как все. Только талантливый. Большую часть времени проводил в поездах, самолетах и автомобилях. Весь мир был его мастерской.

      Как-то Кейд побывал в Сантьяго, что на озере Атитлан, где запечатлел на пленку сцены жизни индейцев. Это были хорошие снимки. Глядя на них, вы, казалось, чувствовали пыль на своей коже и запах грязи и отчетливо понимали, что вся жизнь индейцев – это непрерывная борьба за выживание.

      Кейд решил, что ему нужен контраст, и отправился в Акапулько. (Его талант, в частности, проявлялся и в том, чтобы смешивать уксус с маслом в должной пропорции, но это – к слову.)

      Итак, он поехал в Акапулько. Здесь с помощью 20-сантиметрового телевика делал снимки жирных стариков со вздувшимися венами, вульгарных и пышнотелых теток, лежащих на солнечных пляжах, как раздутые трупными газами мертвецы. В Акапулько, как и в других щедрых солнцем местах, было изобилие людей слишком богатых, слишком жирных, напыщенных и совершенно слепых к прекрасному и простому.

      Кейд остановился в «Хилтоне». Отослал снимки Сэму