Ледник Плакальщиц. Майя Георгиевна Полумиско

тренировки, но вообще-то физкультурой нас не очень донимают. От мамы с папой я слышала, что в обычных школах больше. В интернате у нас чересчур много работы. Коллектив логичен: лучше давать реальную нагрузку на мышцы, чем просто заставлять дрыгать руками и ногами.

      Смотрительницы с двумя полосками выдают задания.

      Мы видим их реже, чем однополосочных. Я даже не знаю имен многих, на самом деле – большинства имен.

      Они вызывают нас по списку. В интернате пятьсот девочек, так что это заняло бы довольно много времени, но мы приучены выстраиваться в шеренгу по двое – просто стоим рядом, примерно пятьдесят в каждой, и двухполосочнице остается только пробежать по списку работ, а потом указать «ты и ты». Не думаю, что у них есть какие-то любимчики или «хорошие девочки». Нет никакой логики в том, куда пойдешь – на кухню, доедать остатки каши со дна огромного чугунного котла или на какую-нибудь жуткую работу.

      Так и есть.

      Глава 2

      Мне достается распилка бревен.

      Возле «Солнышка» есть лес. Он не очень густой, скорее напоминает побитый молью плед – такие у нас в роли одеял. Деревья хилые, большинство скорее похожи на кустарник. Ягод не найдешь, никаких животных крупнее лягушки летом я за все годы ни разу не замечала. Но лес – это лес, и одна из работ – отправиться туда, надев всего лишь оранжевые неуклюжие жилеты поверх обычной униформы, и пилить, пилить деревья с черно-серой корой, пока они не рухнут, а потом снова распиливать трупы, грузить куски древесины на телегу и тащить ее к интернату. В первые пару лет я все хотела сбежать. В лесу за нами не следят, ты можешь делать, что хочешь – главное, привези к вечеру полную телегу готовых бревен. Но здесь совсем другой лес, совершенно голый и бесплодный, как кастрированный олень, – не растут грибы, не родится морошка или какая-нибудь еще ягода. Я все не могла решиться на побег. Наверняка, люди искалечили лес только вблизи от своего жилья, от нашего «Солнышка» и деревни «Малые Вязенки» – она тут недалеко, оттуда привозят молоко и масло, иногда даже мясо. Дальше лес настоящий, сильный и могущественный. Беги, ничего не бойся, он спасет тебя, как спасала прежде тундра.

      Но я не жила в лесу.

      Высокие деревья меня пугали. Крики птиц – тоже. Это не настоящий страх, не совсем такой, как перед неизбежным наказанием, вроде удара электрической плеткой смотрительницы, и все же я не могла справиться. Я боялась. Я осталась. Я не могла сбежать отсюда.

      Рассказывают, кто-то сбегал, но недалеко. Ловили, возвращали. Иногда отправляли в другие интернаты. «Солнышко» – не худший, по крайней мере, здесь нас выпускают на улицу, мы учимся, а смотрительницы не устают повторять, что хотя у нас вместо паспортов «желтые метки», но если выучимся, хорошо сдадим экзамены, проявим себя в труде, то получим шанс стать полноценным членом общества. Коллектив готов принять оступившихся.

      Я не знаю, чем именно оступилась. Может, тем, что мне больше нравилось ездить на Первоцвете, а не пилить низкорослые, но крепкие, в основном ель и сосну с массивными