Севастополь в огне. Корабль и крест. Юрий Суходольский

не мирной. Все они волки. Нехристи, – зло сплюнул Кравченко.

      – Светлый сегодня Христов день, браты, возрадуемся! Наша жизнь известна – либо добыть, либо дома не быть! Плесни нам, Яша, ещё по кубкам! – повернулся к сыну Биля.

      Одинокий черкесский всадник остановился у последнего островка камышей, что обступили небольшое болотце. Отсюда хорошо был виден весь хутор Били, тени, перебегающие в его окнах – в хате ради праздника зажгли свечи.

      Ольга поставила на стол своей сильной рукой тяжёлый кованный шандал, другой сдвинула в сторону глиняное блюдо с жареной свининой.

      Али проверил затравку на полке своего пистолета и снова прижал стремена к бокам. Конь двинулся вперёд беззвучно, как тени в окнах хутора. Копыта его были обмотаны сукном и почти не оставляли следа на влажной земле. В подступающих сумерках всадник словно плыл вдоль кромки леса, держа путь к хутору Били.

      Здесь в хате по-прежнему гудело застолье. Размахивая рукой, сыпал словами повеселевший от вина Кравченко:

      – Вот они этого кабана подранили, а сынок его подхватился и в догон, по крови, отец ничего и сказать не успел. Бежит Васька по сакме и видит – крови нет. А в это самое время его сзади кто-то как косой – рраз, он летит, два, бешмет на нём тресь – это его секач под полу – обошёл он его, да и подождал. Тут выстрел. Туренок, отец его значит, видит такое дело – с подхода и вдарил! Он тут и вытянулся, кабан этот. А у Васьки обе голени до кости рассечены – идти не может. Лежит. А отец ему: «Будешь знать хлопче, як гнатись, да не оглядатись».

      – В нашем деле оглядываться – это первый пример, – заметил Биля.

      – Кабан, он даром что свинья зовётся, а поумней иного человека.

      – А что, хлопец этот ходит? – спросил у Кравченко Вернигора.

      – Ходит. Было уже думали хромой останется. Да вот Григорий Яковлевич, – кивнул он головой на Билю, – характерство такое знает, поднял его. Замолвление крови сделал.

      Биля вдруг насторожился. Пластуны сразу увидели это и затихли. Но никто из них ничего не мог услышать, как ни старался.

      – Гость к нам пожаловал, – сказал Биля, и казаки потянулись к оружию. – Один, верхами. Пойду встречу.

      – Кому бы это быть? – спросил Кравченко.

      Биля уже снимал со стены свой штуцер.

      – Яков, посвети мне, – попросил он сына.

      Тот встал и вслед за отцом взялся за винтовку.

      Пластуны стали подниматься на ноги.

      – А вы посидите, гости дорогие, мы сами справимся.

      Казаки пододвинули оружие поближе к себе и снова сели.

      Вернигора наклонился к Кравченко и шепотом спросил:

      – Как же он так, дядя Николай? Раньше собак учуял!

      – Талан у него такой.

      Яков и Биля стояли по разные стороны двери и всматривались в темноту.

      К воротам подъехал всадник и остановился.

      – Кто такой будешь, мил человек? – спросил Биля в темноту.

      – Гость, – ответил Али чисто по-русски и приблизился к свету.

      Хозяин