Принц Модильяни. Анджело Лонгони

всю жизнь?

      – Если ты не изменишься.

      – Но все меняются, мы стареем.

      – Можно и в старости быть возвышенными.

      – Но я буду некрасивая.

      – Кто тебе это сказал? Может быть, ты будешь за пределами представлений о красоте. Будешь глубокая и сильная.

      – Амедео, как же тебя сложно понимать иногда…

      – Потому что я – не возвышенный. А вот ты – да, и поэтому тебя легко понимать.

      – Амедео Модильяни, ты просто помешанный!

      – Помешанный, но не возвышенный.

      – Для меня – возвышенный.

      – Нина, ты великолепна.

      – Великолепная это меньше, чем возвышенная?

      – Нет, одно без другого не бывает. Они неразлучны.

      Я возвращаюсь домой – и вижу на столике в прихожей мужскую шляпу. Дверь в гостиную закрыта, оттуда доносится мамин голос, на который я поначалу не обращаю внимания. Я делаю несколько шагов и снова слышу ее голос, на этот раз – громкий, резкий и сухой. Плохой знак.

      – Дедо!

      Я останавливаюсь и некоторое время остаюсь неподвижен.

      – Дедо!

      Теперь я знаю, что она должна мне сказать что-то неприятное: тон и твердость голоса не оставляют сомнений. Я подхожу к закрытой двери гостиной и стучусь.

      – Заходи.

      У моей матери беспокойный вид. У Маргериты слегка прищурены глаза и сморщен кончик носа, как будто она чует жертву и знает ее судьбу. В комнате находится еще один человек, которого я никак не ожидал здесь увидеть, – маэстро Микели. Он смотрит на меня как на опасного преступника. Я решаю свести к минимуму свое удивление.

      – Добрый день.

      Мне никто не отвечает. Мама неподвижна, она застыла, словно статуя. Глядя на сестру, я не могу не думать, что если бы она сама занялась чем-то слегка безнравственным, то уделяла бы меньше внимания моим проступкам. В этой обвинительной тишине мне приходится сдерживать смех, потому что, глядя на сидящих рядом Маргериту и Микели, я понимаю, что они в чем-то похожи. Губы, сложенные уточкой, придают обоим вид тех, кто приговаривает себя ко многим лишениям.

      Наконец мама нарушает молчание:

      – Дедо.

      – Да, мама.

      – Ты знаешь сеновал, который находится в деревне недалеко от того места, куда вы ходите рисовать с другими учениками маэстро Микели?

      – Сеновал?

      – Да.

      Я делаю вид, что не понимаю.

      – Сеновал?

      – Ты прекрасно понял.

      Я начинаю испытывать неприятные физические ощущения: у меня учащается сердцебиение, я покрываюсь потом, меня бросает то в жар, то в холод. Комната вращается вокруг меня, лицо моей сестры увеличивается в гримасе и становится огромным. Кажется, я на грани краха.

      – Сеновал?

      – Перестань повторять одно и то же. Ты знаешь тот сеновал?

      Слово само по себе вырывается из моего рта, я им не управляю.

      – Сеновал?

      Моя мать не верит своим ушам; она бросает взгляд на Микели, будто прося его проявить еще немного терпения.

      До меня доносятся звуки… скрип деревянного пола. Это шаги моей