Девушка из Стамбула. Гаяз Исхаки

лошадёнкой. Я напугалась: уезжает! Последняя моя надежда покидает меня!..

      – Не уезжай, останься!

      Мне было так тяжело, что я готова была повеситься с горя. Открыла дверь и снова застыла на пороге, не в силах перешагнуть его. Ноги дрожали, сердце гулко стучало… Надо было хотя бы попрощаться, сказать: «До свидания!» Я метнулась к окну, но не могла выжать из себя ни слова. Паша обернулся, чтобы ещё раз взглянуть на моё окно, и лошадь тронулась. Я упала без сил.

      На другое утро, когда я спустилась в столовую, в доме из гостей не оставалось никого. Тётя выглядела старой, увядшей, на отце не было лица. Мы сидели молча. Вечером отец объявил:

      – Я еду в Петербург. Завтра.

      Мне не хотелось оставаться с тётей, и я сказала:

      – Папа, я не хочу быть здесь без тебя.

      – В таком случае я тоже поеду,  –  заявила тётя.  –  Разве можно оставлять взрослую девушку без присмотра?

      Я вышла, не проронив ни слова.

      На другой день мы втроём отправились в Петербург, даже не простившись с соседями.

      Перед самым отъездом одна из служанок сказала мне:

      – Туташ, джигит, который жил на чердаке, просил передать вам письмо, но ваша тётя забрала его у меня.

      – Что же было в тот день?  –  спросила я служанку.

      Та принялась было рассказывать:

      – Такого позора я в жизни не видала…

      Но тётя не дала ей говорить.

      В Петербурге я ждала от Паши письмо, уверенная, что он напишет. Ждала неделю, две, месяц, но вестей не было. Осенью, когда начались занятия, я узнала от студентов, что он уехал из Петербурга.

      – Куда?  –  спросила я.

      Кто-то сказал: в Москву, кто-то  –  в Киев. Так Паша пропал. Вместе с ним пропала моя надежда. Печально прошла зима. И вот однажды утром получила телеграмму. Отец в это время был в отъезде. Телеграфировал начальник какой-то станции: «Отца вашего обнаружили в поезде мёртвым. Приезжайте быстро таким-то поездом».

      Новость потрясла меня настолько, что я лишилась чувств.

      Когда пришла в себя, отец уже был доставлен домой. Мулла в его изголовье читал Коран. Я, как тень, бродила по комнатам, не понимая ничего, ничем не интересуясь, не зная, как убить время. Приходили какие-то люди, говорили что-то, никого из них я не знала. Прошла ночь, длинная, тёмная, очень тяжёлая.

      Принесли газету. Там рядом с нашим объявлением о смерти отца большими буквами было написано: «Супруга покойного Надежда Ивановна, а также его дети Коля и Лиля объявляют о кончине дорогого мужа и отца, траурный обряд по которому состоится в такой-то мечети». Новость меня чуть с ума не свела  –  я плакала, страдала, чувствовала себя униженной. И в самом деле, во время женазы рядом с нами сидела русская женщина с двумя детьми. Какие-то неизвестные мне русские мужчины и женщины высказывали ей соболезнования. Она отвечала им плаксивым голосом.

      Состоялся суд о наследстве. Поскольку я была единственной дочерью отца, всё его состояние должно было отойти ко мне. Та женщина подала на меня в суд. Мать двоих