Атилла. Мусагит Хабибуллин

был потрясён, он никак не ожидал услышать от бике подобных признаний, хотя и мечтал об этом ночи напролёт. В душе он понимал, что Сафура говорит всё это смеясь, лишь мечтает вслух, что принимать её слова всерьёз нельзя. Да и сам он зашёл слишком далеко, пора задуматься, к чему это приведёт. Бахрам-бек не простит его никогда, между двумя родственными народами начнётся кровавая бойня. Они играют с огнём. Опасная игра эта для них обоих может кончиться очень плохо!.. Ты же – глава рода, да и та, что стоит перед тобой, глядя на тебя восторженными глазами, – бике сарматов… Чего же тебе ещё, Мангук-хан?! Ты добился того, о чём мечтал. Теперь уж тебе звезду с неба достать захотелось?! Стыдно, очень стыдно! Остановись, пока не поздно, иначе обрушишь всё, что строил ты до сих пор, ведь начало было так удачно. Ты же – из белых тюрков, уважаемого в туранских степях племени! Кому доверен священный Меч Тангрэ Угыз-бабая? Не тебе ли? В конце концов здесь ты не только для того, чтобы видеть Сафуру, ты же хотел, чтобы джигиты твои стали наконец-то счастливы, зажили благополучной жизнью. Вон там, за родником, из густых зарослей тальника, за тобой наблюдают сотни глаз. Сарматы – братья унукам, а ты собираешься столкнуть оба народа в кровавой бойне. Ты, Мангук-хан! Сейчас ты на земле дочери хана Сармата, пришёл просить девушек. И она дала их тебе. Конечно же, ты как хан мог жениться на ней, у тебя была такая возможность. Бике, стоящая перед тобой, могла стать твоей ханбике. Да, ханбике!..

      Мангук-хан ещё раз заглянул в глаза Сафуры. Нет, слёз уже не было. Напряжённо думая о чём-то, она смотрела вдаль, туда, где в мареве исчезли её девочки, и, казалось, не замечала Мангука. И куда девалась взволнованная женщина, которая только что так сокрушалась о печальной своей судьбе? Куда девалась её на всё готовая любовь?.. Ну да, – как же он сразу не понял? – то было обыкновенное женское притворство. Она разыграла тебя, а ты, Мангук-хан, развесил уши, поверил ей. Она же – дочь хана Сармата, который объединил под своей властью сотни народов. Мангук-хан знает: как только унуки, гордо называющие себя белыми тюрками, окажутся под властью дочери хана Сармата, кичливые сарматы тотчас навяжут им своё имя…

      Мысли прекрасной бике теперь далеко, что-то мучает, тревожит её. Тонкие, изящно очерченные брови хмурятся, по щекам порой разливается яркий румянец, порой ему кажется, что бархатные сине-зелёные глаза её меняют цвет – то темнеют, то снова становятся светлей. О чём думает прекрасная бике, чем так серьёзно озаботилась? Уж не хан ли, каждую минуту готовый пасть к её ногам, занимает её мысли?

      Он заговорил, так и не дождавшись внимания, и сам не верил своим ушам: с языка срывались совсем не те слова, которые он собирался ей высказать!

      – Бике, родная моя, – начал Мангук-хан, – похоже, мы оба сошли с ума! Неужели любовь, посланная нам Тангрэ, сделала нас такими?.. Если бы ты знала, как я люблю тебя! Тангрэ ещё детьми предназначил нас друг другу. Так не надо стесняться, ничего не бойся, прекрасная моя бике! Пусть видят все, пусть знают, что хан унуков потерял голову. Давай же поскачем с тобой в душистые наши степи, жалеть об этом не будешь