Избранные произведения. Том 2. Абдурахман Абсалямов

решил держаться с ними на некоторой дистанции, чтобы никто не мог обвинить его в семейственности. Он знал свой тяжёлый характер, знал, что вокруг него будет много недовольных и обиженных, и заранее хотел обезопасить себя с этой стороны.

      Зазвонил телефон. Муртазин взял трубку и сразу узнал голос директора Зеленодольского завода Чагана, с которым не раз прежде встречался в главке.

      Чаган расспрашивал, как он доехал, как устроился, как «крутится-вертится» на новом месте «работка». Муртазин отвечал односложно, нехотя. Он ещё помнил случайно подслушанный им в коридоре главка разговор этого самого Чагана с другим директором. Толстяк с ехидным смешком довольно громко нашёптывал тому на ухо: «Шиш возьмёшь у этого своенравного, злого татарина. В Рождество лопаты снега не выпросишь». И принялся учить новичка, как обходить «строгое начальство». С тех пор Муртазину непереносим стал один вид этого жизнерадостного толстяка Чагана. Он частенько-таки прижимал его. Но Чаган был настолько толстокожим и так крепко сидела в нём способность не унывать ни при каких обстоятельствах, что временами просто бесил Муртазина. Разговаривать с ним, как со всеми другими, было невозможно, на муртазинские доводы он обычно отвечал лукавым смешком и добивался своего, всякий раз шутливо коря Муртазина: «Нехорошо, Хасан Шакирович, своих земляков обижаешь, нехорошо». И ещё была у него какая-то нелепая, по мнению Муртазина, поговорка: «Крутится-вертится шар голубой».

      Перед отъездом из Москвы Муртазина вызвали в ЦК.

      Там ему прямо в глаза сказали, что у него появились замашки вельможи, что он оторвался от жизни. И предложили поработать директором завода.

      Когда он в глубоком раздумье шёл оттуда, ему, точно назло, повстречался Чаган. Этому тучному весёлому коротышке уже всё было известно, а он как ни в чём не бывало широким жестом подал Муртазину руку и сказал:

      – Значит, крутится-вертится шар голубой?.. И вы, Хасан Шакирович, едете на настоящую работу. А то, небось, засиделись в кабинете? Теперь, значит, будем соседями. И, надеюсь, добрыми. Татары говорят: «Аллаха уважай, но и соседа не меньше». Я тоже кое-что делаю для вашего «Казмаша». Думаю, на второй же день начнёте мне звонить, телефонисток мучить. – Но, увидев, что Муртазин мрачнеет, быстро переменил разговор. – Когда едете? Завтра? Вот и прекрасно. Я тоже завтра. Значит, вместе. Каким поездом?

      Но Муртазину ехать с ним не захотелось. «Будет теперь при каждой встрече трунить надо мной».

      Разговор с Чаганом вдруг прервали, и в этот момент вошёл Гаязов. Муртазин положил трубку и протянул секретарю парторганизации руку. Минуту они молча измеряли друг друга взглядом. Гаязов опустился в глубокое кожаное кресло.

      – Вы знаете Чагана? – спросил Муртазин.

      – Семёна Ивановича у нас все знают, – усмехнулся Гаязов. – Он делает для нашего завода натяжные станции и… собирается отобрать у нас переходящее знамя.

      – Ну, это ещё как сказать!.. – недовольно проворчал Муртазин.

      Оттолкнув кресло, он резко встал,