Возвращение Орла. Владимир Алексеевич Фадеев

ресницы.

      – Н-да… ну, какая завтра погода будет?

      – Завтра… будет… ого-го! – и ресницы захлопнулись.

      Не добившись от Лёхи признанья, Африка вернулся к ондулятору с новой, такой для него старой идеей.

      – Семён, значит, с кралей будет, а мы?.. А мы, Серёга?

      Переморгнулись с Поручиком, взяли для верности гитару и уселись в «копейку».

      Капитан («через колено не ломай…») только двигал желваками, но эту ампутацию команды удалось предотвратить.

      – Вы за ГИГХСовскими или за ЛЗОСовскими? – поинтересовался Виночерпий.

      – Там видно будет.

      – Там уже ничего видно не будет, вы же неправильно едете, – Виночерпий знал, что говорил.

      – Как?

      – Да перед такой поездкой…

      – А-а-а! – понятливо выдохнули двое из «копеечного» ларца и вернулись к столу – на минуту…

      И косу заволокло прозрачным мятным туманом…

      Вечер

      Первое явление Орла – Сновидения – Спали или пили? – Смерть Орла – Ока в закатные минуты

      Кто не ожидает неожиданного, тот не найдёт сокровенного.

      Гераклит

      Первое явление Орла

      И стали видимы средь сумеречной сини

      Все знаки, скрытые…

      М.Волошин

      Когда мотоцикл с крутого берега по дорожке между двух вётел съехал на косу, белый столб растворился, а взору предстала дивная картина спящих богатырей – в разных позах вокруг стола и Поручик – прямо за рулём. Дымился, скорее – парил костёр, бледные плотвицы с выпученными белыми глазами лежали поверх углей, опрокинутое ведро с остатками ухи валялось рядом.

      Лёха, как заколдованный, по-прежнему сидел в своей демонской позе на мысу напротив бакена. Семён с Катей, аккуратно обойдя спящих и разлитую уху, встали от него по обе стороны, чуть сзади.

      Напротив них на реке расходились две баржи, пустая – вниз, гружёная щебнем – вверх. Потом вверх прошёл двухпалубный теплоход «Свирь», потом вниз, обещая покачать бакен на волне, трёхпалубный «Академик Петров». Вдоль другого берега, едва различимая – почти полкилометра ширины! – проскользила стайка байдарок, и после них, словно дождавшись, наконец, необходимого для чуда затишья, река, как истончающийся мыльный пузырь, начала менять цвет, медленно, по минуте на оттенок: невидимый фонарь, то ли с неба, то ли со дна подсветил сначала малиновым, потом добавил, не смешивая с малиновым, синего, оба заменил на густой изумруд, подзолотил его до фисташкового металлика, потом остался один металл, но и его серый блеск тут же, не дав своей минуты металлу, начал заполняться предгрозовым фиолетом, как будто малиновый с синим всё-таки смешались, пройдя через эту многоэтапную колорную алхимию. Фиолетовым и густым стал воздух, густым и при этом во много раз прозрачней прежнего белого, не просто прозрачней – стекло его как будто превратилось в увеличивающую линзу – всё, в какую сторону, в какую даль не посмотри, было различимо до мелочей: утка с недавно вылупившимся выводком в заводи на том, чуть не за километр, берегу, там же голубые стрекозы