Судьба человека (сборник). Михаил Шолохов

Пиявкой присосался, за подол уцепился, волочится.

      – Ма-а-амка!.. Ско-реича вечерять!..

      – Да отвяжись ты, короста липучая!.. Жрать захотел – взял кусок и лопай!

      А Мишка не унимается. Даже подзатыльник, схваченный от матери, и тот не помог.

      За ужином кое-как наспех поглотал хлёбова и – опрометью в горницу. Далеко за сундук швырнул штанишки, с разбегу нырнул в постель под материно одеяло, сшитое из разноцветных лоскутьев. Притаился и ждет, когда придет батянька про войну рассказывать.

      Дед на коленях стоит перед образами, шепчет молитвы, поклоны отстукивает. Приподнял Мишка голову: дед, трудно сгибая спину, пальцами левой руки в половицу упирается и лбом в пол – стук!.. А Мишка локтем в стену – бух!..

      Дед опять пошепчет, пошепчет и поклон стукает. Мишка себе в стену бухает. Рассердился дед, повернулся к Мишке:

      – Я тебе, окаянный, прости, господи!.. Постучи у меня, я те стукну!

      Быть бы драке, но в горницу вошел отец.

      – Ты зачем же, Минька, тут лег? – спрашивает.

      – Я с маманькой сплю.

      Отец сел на кровать и молча начал крутить усы. Потом, подумав, сказал:

      – А я тебе в горнице с дедом постелил…

      – Я с дедом не ляжу!..

      – Это почему ж?

      – У него от усов табаком дюже воняет!

      Отец опять покрутил усы и вздохнул:

      – Нет, сынок, ты уж ложись с дедом…

      Мишка натянул на голову одеяло и, выглядывая одним глазом, обиженно сказал:

      – Вчерась ты, батянька, лег на моем месте и нынче… Ложись ты с дедом!

      Сел на кровати и, обхватив руками отцову голову, прошептал:

      – Ты ложись с дедом, а то маманька с тобой, должно быть, не будет спать! От тебя тоже табаком воняет!

      – Ну, ладно, ляжу с дедом, а про войну рассказывать не буду. – Отец поднялся и пошел в кухню.

      – Батянька!

      – Ну?

      – Ложись уж тут… – вздыхая, сказал Мишка и встал. – А про войну расскажешь?

      – Расскажу.

      Дед лег к стенке, а Мишку положил с краю. Немного погодя пришел отец. Придвинул к кровати скамейку, сел и закурил вонючую цигарку.

      – Видишь, оно какое дело было… Помнишь, за нашим гумном когда-то был посев лавочника?..

      Мишке припомнилось, как раньше бегал он по душистой высокой пшенице. Перелезет через каменную огорожу гумна и – в хлеба. Пшеница с головой его хоронит, тяжелые черноусые колосья щекочут лицо. Пахнет пылью, ромашкой и степным ветром. Маманька говорила, бывало, Мишке:

      – Не ходи, Минюшка, далеко в хлеба, а то заблудишься!..

      Батянька помолчал и сказал, гладя Мишку по голове:

      – А помнишь, как ты со мной ездил за Песчаный курган? Хлеб наш там был…

      И опять припомнилось Мишке: за Песчаным курганом вдоль дороги узенькая, кривая полоска хлеба. Приехал Мишка с отцом туда, а полоса вся скотом потравлена. Лежат грязными ворохами втолоченные в землю колосья, под ветром качаются пустые стебли. Помнит Мишка, как батянька, такой большой и сильный, страшно кривил лицо, и по запыленным щекам его скупо текли слезы. Мишка тоже плакал тогда, глядя на него…

      Обратной