Судьба человека (сборник). Михаил Шолохов

солдат в черной шинели и в шапке с лентами, но без козырька, а мамка на шее у него висит, воет.

      Посреди хаты стряхнул чужой человек мамку с шеи да как гаркнет:

      – А где мое потомство?

      Мишка струхнул, под одеяло забрался.

      – Ми́нюшка, сыночек, что ж ты спишь? Батянька твой со службы пришел! – кричит мамка.

      Не успел Мишка глазом моргнуть, как солдат сграбастал его, подкинул под потолок, а потом прижал к груди и ну рыжими усами, не на шутку, колоть губы, щеки, глаза. Усы в чем-то мокром, соленом. Мишка вырываться, да не тут-то было.

      – Вон у меня какой большевик вырос!.. Скоро батьку перерастет!.. Го-го-го!.. – кричит батянька и знай себе пестает Мишку – то на ладонь посадит, вертит, то опять до самой потолочной перекладины подкидывает.

      Терпел, терпел Мишка, а потом брови сдвинул по-дедовски, строгость на себя напустил и за отцовы усы ухватился.

      – Пусти, батянька!

      – Ан вот не пущу!

      – Пусти! Я уже большой, а ты меня, как детенка, нянчишь!..

      Посадил отец Мишку к себе на колено, спрашивает, улыбаясь:

      – Сколько ж тебе лет, пистолет?

      – Восьмой идет, – поглядывая исподлобья, буркнул Мишка.

      – А помнишь, сынушка, как в позапрошлом годе я тебе пароходы делал? Помнишь, как мы в пруду их пущали?

      – Помню!.. – крикнул Мишка и несмело обхватил руками батянькину шею.

      Тут и вовсе пошло развеселье: посадил отец Мишку верхом к себе на шею, за ноги держит и по горнице кругом, кругом, а потом как взбрыкнет, как заржет по-лошадиному, у Мишки от восторга аж дух занялся. Мать за рукав его тянет, орет:

      – Иди на двор, играйся!.. Иди, говорят тебе, варнак этакий! – И отца просит: – Пусти его, Фома Акимыч! Пусти, пожалуйста!.. Не даст он и поглядеть на тебя, сокола ясного. Два года не видались, а ты с ним займаешься!

      Ссадил Мишку отец на пол и говорит:

      – Беги, с ребятами играйся, опосля придешь, я тебе гостинцев дам.

      Притворил Мишка за собой дверь, сначала думал послушать в сенцах, о чем будет разговор в хате, но потом вспомнил: никто еще из ребят не знает, что пришел батянька, – и через двор, по огороду, топча картофельные лунки, пы́хнул к пруду.

      Выкупался Мишка в вонючей, застоявшейся воде, обвалялся в песке, нырнул в последний раз и, чикиляя на одной ноге, натянул штанишки. Совсем было собрался идти домой, но тут подошел к нему Витька – попов сынок.

      – Не уходи, Мишка! Давай искупаемся и пойдем к нам играть. Тебе мамочка разрешила приходить к нам.

      Мишка левой рукой поддернул сползающие штанишки, поправил на плече помочь и нехотя сказал:

      – Я с тобой не хочу играть. У тебя из ушей воняет дюже!..

      Витька ехидно прищурил левый глаз, сказал, стаскивая с костлявых плеч вязаную рубашечку:

      – Это от золотухи, а ты – мужик, и тебя мать под забором родила!..

      – А ты видал?

      – Я слыхал, как наша кухарка рассказывала мамочке.

      Мишка разгреб ногой песок и глянул на Витьку сверху вниз.

      – Брешет твоя мамочка! Зато мой батянька на войне воевал, а твой – кровожад