Не дружи со мной. Ася Лавринович

бы сомневался! В моем воображении Ульяна ехала на красивом мятном велосипеде-круизере с корзинкой на руле, в которой были свежие полевые цветы. Или хрустящий утренний багет из местной пекарни. А сзади мы с Буравчиком по колдобинам… Я, разумеется, по-королевски восседаю на багажнике.

      – А потом, разломив руками этот хлеб и бросив велосипеды у подножья молчаливых темных скал, завтракать у обрыва над морем и наблюдать за неспокойными волнами… – закончила Ульяна. Я все прослушала. Она серьезно про багет говорила? Парни уставились на Шацкую, разинув рты. Сама мисс Идеальность. После рассказа об утренней велопрогулке до дикого пляжа каждый подумал об одном и том же…

      – Скорее бы разделаться с сессией и вернуться домой, – потянувшись, сказал Пашка. – Или кто-то останется в городе?

      – Что тут делать? – пожал плечами Буравин. – Домой, конечно. В середине июля уже соревы начнутся. Еще нужно в форму себя привести, серф подготовить…

      – Ты тоже поедешь? – спросил Паша, накрыв своей ладонью руку Ульяны. Я проследила за этим движением и скрипнула зубами от злости.

      – Семнадцатого июня последний экзамен, – улыбнулась Шацкая, не отнимая своей руки. – Конечно, поеду! Жду не дождусь.

      А я как жду не дождусь, когда ты отклеишься от моего друга. Или Долгих отклеится от тебя.

      – Слушайте! – воскликнул вдруг Пашка. Буравчик от неожиданности даже пончик из рук выронил, который планировал донести до раскрытого рта. – Может, все вместе рванем на моей тачке? Вы как?

      «Рванем» – для Пашкиной машины слишком громкое слово. Единственное, куда она может рвануть, это вниз с обрыва – и то, если ее хорошенько подтолкнуть.

      – У тебя есть машина? – заинтересовалась Ульяна.

      – Да, только она сейчас в ремонте, – скромно отозвался Паша.

      Я хотела съязвить: «Как и остальные одиннадцать месяцев в году», но не успела. Буравчик уже пихнул мне под нос пончик.

      – Такой же сладенький, как и ты! – негромко проговорил он.

      – Что? Ты серьезно? – возмутилась я. Бесцеремонно отпихнула пончик и снова обратила взор на нашу сладкую парочку.

      – Как раз к отъезду ее должны отремонтировать, – продолжал хвалиться Пашка своей колымагой. – За ночь доедем. Будет круто!

      Круто? Круто, если меня посадят сзади вместе с Буравиным, а потом Пашкина машина, как обычно, заглохнет в самом неподходящем месте, и мы в ночи будем ее толкать по пустой неосвещенной трассе.

      – Павел, я подумаю над твоим предложением, – улыбнувшись, кивнула Ульяна.

      Павел засиял.

      – Я тоже подумаю, – сказал Буравчик.

      – Ты умеешь думать? – сквозь зубы проговорила я.

      Герман, услышав меня, снова протянул пончик:

      – Закуси, ворчунишка моя!

      – Пончики не самая полезная еда, – отрезала я, глядя, как Ульяна уминает за обе щеки тыкву.

      – Все полезно, что в рот полезло, – проворчал Герман. А затем добавил: – Правило Буравчика!

      Уля заливисто захохотала, а я закашлялась:

      – Да уж!

      В