Сиреневый туман. Людмила Андреевна Евсюкова

и отбросить в сторону. А другой нанести удар по груди Степки, от которого тот потерял равновесие, упал и выпучил глаза, пытаясь вздохнуть.

      Тетка Матрена, казалось, распрощалась с жизнью. Она лежала, не шевелясь и почти не дыша. Женщины осмелели, бросились к ней:

      – Матренушка, вставай, – тормошила ту Степановна.

      – Я что, жива еще? – задрожал слабый голос заложницы.

      – Да обошлось все, благодаря вон ему! – Головы женщин повернулись к смельчаку.

      – Боря? – выдохнули с удивлением.– Год почти не казал глаз, и вот на тебе, объявился, чтобы спасти хуторскую.

      – Да ладно вам, бабы! Какой я спаситель! Просто душа с ночи самой разболелась. Думаю, что-то случилось здесь! Вот и приехал.

      – Где ж ты обитал все это время?

      – Да рядом совсем, в Дубовке и обосновался.

      Зашевелился Степан, потянулся к топору. Борис ногой отбросил орудие убийства дальше:

      – Ишь, умник выискался! Бабы, кто платком пожертвует? Надо ж этому придурку руки связать. А-то, неровен час, беды не оберешься.

      – Вот, возьмите. Пойдет? – протянула Нинка полотенце. Сенька попробовал его порвать, не получилось.

      – В самый раз, – заключил, – и связал руки негодяя за спиной.

      – Ну, ты, Борюсик, и мастак! – обступили героя мужики! – Это ж надо, в прыжке и топор отнять и Степку вырубить!

      – Да чего там! В погранке ведь служил! От звонка до звонка. Там и не такому научился.

      – Тогда все ясно, – сказал Сенька.

      – Вот ведь судьба у девчонки какая: такой парень был. Так нет же, выдали замуж за выродка: и сам не живет по-человечески, и ей жизнь испоганил, – заголосили бабы.

      Борис поднял голову, поправляя чуб, и как бы невзначай спросил:

      – А где, кстати, она?

      – Да где ей быть? В больнице. Совсем от побоев отключилась ночью. И в себя не приходила. Митяй и повез ее в Михайловку. У нас война с этим чучелом еще с трех часов ночи началась, – махнул головой в Степкину сторону Семен, – Он тогда таскал жинку по земле за косы. И все из-за того, что той в роддом приспичило и помешала ему с Оксанкой дело справить.

      Тонька подхватила мысль:

      – Разбил ваши чувства, обрюхатил девку. И издевается теперь, как только может. Где справедливость? Какая-нибудь прошва живет счастливо, а хорошая девчонка мается.

      – Видно, на роду ей такое написано, – вздохнула бабка Степанида.

      – Какая там, к чертям, судьба. Счас ей самое время решить: нужон он, али помеха в энтой самой судьбе! Если счас не сбросит с себя оковы, прибьет ведь как-нибудь, не иначе.

      И никто не сможет помочь. У этого придурка заскоки в любой момент могут случиться.

      – Хучь бы один день не дубасил! А за что, спрашивается? И чистоплотная, и добрая, и умная! Воет девка, судьбу клянет. Была запевалой во всех молодежных делах. А теперь живет, как собака на привези. Все делает, вроде, как надо. И всякий раз виноватая. Врагу не пожелала бы такой жизни, – со слезами в голосе откликнулась тетка Мотря.

      Антонина вздохнула:

      – От и теперь,