Суглоб. Александр Строганов

поскольку я – не Дмитрий Дмитриевич, особой нужды в том не испытываю, да и чаяния мои располагаются совсем в другой области.

      Что мне до его бабушки и ее воспоминаний?

      Плохо сказал.

      Неуважительно.

      Наверняка и она, и ее внук были милыми людьми.

      Вместе с тем, как сказал бы кормчий, мне это – ни к чему.

      О каком кормчем идет речь?

      А какая разница?

      В любом из них свивал свои головокружительные кольца змей избирательности.

      А как же иначе?

      Однако кормчего рекомендую отметить.

      Позже пригодится. Возможно.

* * *

      Хотя, иногда любопытство предательски заявляет о себе. Пару раз мои ноги самопроизвольно направлялись в сторону библиотеки, но осознание того, что я – не Дмитрий Дмитриевич, и никакого документального отношения к Дмитрию Дмитриевичу не имею, благоразумно удерживало меня.

      А разыщи я «Рассказы бабушки из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком с материалами семейного архива и примечаниями»?

      Так и до автобиографической поэмы «Инок» не далеко, и кто знает, кто знает, что ожидало бы меня в будущем?

      Известно, что, некие, умалчиваемые биографами, драматические события семейной жизни принудили Дмитрия Дмитриевича уйти в Николо-Угрешский монастырь. Мне же думается, что драматические события семейной жизни здесь ни при чем. Он изначально стремился к исходу. И если бы я занялся исследованием жизни своего однофамильца, уверен, я бы нашел тому подтверждения. Но исследование жизни Дмитрия Дмитриевича не входили в мои планы, так как никакого отношения к нему, равно как и к его бабушке, я не имею.

      Вот зачем, скажите на милость, мне думать обо всем этом?

      А вам?

      Я же – не Дмитрий Дмитриевич. Даже не Андрей Дмитриевич, светлая память отцу водородного чуда.

      Я – Андрей Сергеевич.

      Как Тургенев.

      Только он – Иван Сергеевич, а я – Андрей Сергеевич.

      Но имя Андрей нравится мне не меньше, а, возможно, и больше, чем Иван, так как напоминает мне об Андрее Тотемском.

* * *

      Однажды зимой к блаженному Андрею Тотемскому явился слепой по имени Ажибокай, предложил ему большую сумму денег и попросил исцеления, но юродивый убежал. Тогда Ажибокай вымыл глаза снегом, на котором стоял блаженный, и тут же прозрел.

* * *

      Раньше или позже все мы прозреем. К этому нужно быть готовыми.

* * *

      Итак, жизнь моя сделалась жизнью сокрытого, а впоследствии и явного, в чем у вас будет возможность убедиться, путешественника.

      Прошу обратить внимание, что антарктических горемык я назвал странниками, а себя причислил к путешественникам.

      Это – не случайно.

      Все дело в звуках.

      В слове странник присутствует сочетание продувающего насквозь звука с, безысходного звука т и душераздирающего звука р. Вот произнеси это странник с чувством, и тут же гусиная кожа, и зуб на зуб не попадает.

      На путешественника же, благодаря п и ш тотчас проливается карамельное тепло Индии или телесное