Суглоб. Александр Строганов

позади, а вот именно тоска и неотвратимость.

      Да.

      Иночества побаиваюсь, ибо остро чувствую его зов.

      Даже подумать страшно!

      Могу растаять вполне в сахарном облаке, коим наполнена каждая келья и каждая иноческая душа. Растаять без остатка.

      Обычно тает сахар, в моем же случае – все наоборот. Откровенно говоря, иногда складывается впечатление, что законы физики и химии обошли меня стороной. Могу, скажем, правой ногой почесать у себя за ухом, как собака.

      Иночество же манит. Подумать страшно, как манит!

      Стоп.

      Надобно переключиться, помолчав минуту.

* * *

      Единственное, что унаследовал я от своего однофамильца – несомненный литературный дар, о котором говорить вслух по причине скромности не решаюсь.

      Пока не решаюсь. Посмотрим, что будет дальше. Человек на своем пути, изрытом укорами и похвалами, довольно скоро теряет самокритику.

      Впрочем, что об этом говорить, когда вы и так все видите?

      Дар пульсирует в каждом слове. Простите.

      Тем более, что это не я сказал. Другой. Я бы сказать такое не осмелился покуда. Всё одно – простите. Будьте милосердны.

      Но куда от факта убежишь?

      Дар поблескивает между строк и в послевкусие.

      Или когда я уже что-нибудь написал, а потом, спустя некоторое время читаю, намеренно позабыв, заставив себя позабыть, что писал-то я сам.

      Как будто писал это кто-то другой, ко мне не имеющий никакого отношения.

      Совсем другой.

      Дмитрий Дмитриевич, например.

      Или еще кто-нибудь.

      Так что я не себя прославляю, а того – другого. Как будто.

      Вот так всегда. Только появляется нужда замолвить о себе словечко, начинаю путаться.

      Так или иначе, несомненный литературный дар от своего несуществующего родственника я унаследовал. Больше ничего, пожалуй.

      Ну, может быть, еще родинку под левой лопаткой. Я просто уверен, что у Дмитрия Дмитриевича, как и у меня, под левой лопаткой находилась перламутровая родинка.

      Ну, может быть, еще страсть к подробностям. Когда я покупаю спички, непременно пересчитываю их. Занимаюсь этим увлеченно, хотя и помимо воли.

      Еще мне нравится выражение в огороде бузина, а в Киеве дядька. На первый взгляд, как будто нет никакой связи между бузиной и дядькой. Но, если проникнуть в суть, огород запущен, хорошо бы руку приложить, да кто этим займется, когда дядька все время в разъездах?

      Бабушка Дмитрия Дмитриевича наверняка знала и любила эту фразу, равно как и моя бабушка. Так, что все мы, в определенном смысле, братья и сестры.

      В сумерках это становится очевидным. Последнее время мне стало казаться, что сумерки – главное время суток. С умозаключением моим можно и нужно, наверное, спорить, но ведь я никому не навязываю свою точку зрения.

      И чашки из чайного сервиза люблю пересчитывать. Знаю, что их шесть, а все равно пересчитаю, слева направо, а затем справа налево. Казалось бы, никчемный, пустой ритуал, а сколько в нем достоинства и порядка? Вот и не хочу от него отказываться.

      Знаете, отказаться