Тихий Дон. Михаил Шолохов

будет – нас опять на усмирения будут гонять.

      – Будя! Пущай вольных нанимают. Полиция пущай, а нам, кубыть, и совестно.

      У прилавка моховского магазина – давка, толкотня. К хозяевам пристал подвыпивший Томилин Иван. Его увещевал, разводя руками, сам Сергей Платонович; компаньон его Емельян Константинович Цаца пятился к дверям.

      – Ну, цто это такое… Цестное слово, это бесцинство! Мальцик, сбегай к атаману!

      Томилин, вытирая о шаровары потные ладони, грудью пер на нахмуренного Сергея Платоновича:

      – Прижал с векселем, гад, а теперя робеешь? То-то! И морду побью, ищи с меня! Заграбил наши казацкие права. Эх ты, сучье вымя! Гад!

      Хуторской атаман лил масло радостных слов толпившимся вокруг него казакам:

      – Война? Нет, не будет. Их благородие военный пристав говорили, что это для наглядности. Могете быть спокойными.

      – Добришша! Как возвернусь домой, зараз же на поля.

      – Да ить дело стоит!

      – Скажи на милость, что начальство думает? У меня ить боле ста десятин посеву.

      – Тимошка! Перекажи нашим, мол, завтра вернемся.

      – Никак, афишку читают? Айда туда.

      Площадь гомонила допоздна.

* * *

      Через четыре дня красные составы увозили казаков с полками и батареями к русско-австрийской границе.

      Война…

      В приклетях у кормушек – конский сап и смачный запах навоза. В вагонах – те же разговоры, песни, чаще всего:

      Всколыхнулся, взволновался

      Православный тихий Дон.

      И послушно отозвался

      На призыв монарха он.

      На станциях – любопытствующе-благоговейные взгляды, щупающие казачий лампас на шароварах; лица, еще не смывшие рабочего густого загара.

      Война!..

      Газеты, захлебывающиеся воем…

      На станциях казачьим эшелонам женщины махали платочками, улыбались, бросали папиросы и сладости. Лишь под Воронежем в вагон, где парился с остальными тридцатью казаками Петро Мелехов, заглянул пьяненький старичок-железнодорожник, спросил, поводя тоненьким носиком:

      – Едете?

      – Садись с нами, дед, – за всех ответил один.

      – Милая ты моя… говядинка! – И долго укоризненно качал головой.

      V

      В последних числах июня полк выступил на маневры. По распоряжению штаба дивизии полк походным порядком прошел до города Ровно. В окрестностях его развертывались две пехотные дивизии и части конной. Четвертая сотня стала постоем в деревне Владиславке.

      Недели через две, когда сотня, измученная длительным маневрированием, расположилась в местечке Заборонь, из штаба полка прискакал сотенный командир, подъесаул Полковников. Григорий с казаками своего взвода отлеживался в палатке. Он видел, как по узкому руслу улицы на взмыленном коне проскакал подъесаул.

      Во дворе зашевелились казаки.

      – Либо опять выступать? – высказал предположение Прохор Зыков и выжидающе прислушался.

      Взводный урядник воткнул в подкладку фуражки иглу (он зашивал прохудившиеся шаровары).

      – Не иначе, выступать.

      – Не дадут и отдохнуть, черти!

      – Вахмистр