Тихий Дон. Михаил Шолохов

замурлыкал седой доктор, за руку поворачивая Григория кругом.

      – Уди-ви-тельно! – заикаясь, поперхнулся другой, помоложе.

      – Сколько? – изумленно спросил один из сидевших за столом.

      – Пять пудов, шесть с половиной фунтов, – не опуская вздернутых бровей, ответил седой доктор.

      – В гвардию? – спросил окружной военный пристав, наклоняясь черной прилизанной головой к соседу за столом.

      – Рожа бандитская… Очень дик.

      – Послушай, повернись! Что это у тебя на спине? – крикнул офицер с погонами полковника, нетерпеливо стуча пальцем по столу.

      Седой доктор бормотал непонятное, а Григорий, поворачиваясь к столу спиной, ответил, с трудом удерживая дрожь, рябью покрывшую все тело:

      – С весны простыл. Чирьяки это.

      К концу обмера чины, посоветовавшись за столом, решили:

      – В армию.

      – В Двенадцатый полк, Мелехов. Слышишь?

      Григория отпустили. Направляясь к двери, он услышал брезгливый шепот:

      – Нель-зя-а-а. Вообразите, увидит государь такую рожу, что тогда? У него одни глаза…

      – Переродок! С Востока, наверное.

      – Притом тело нечисто, чирьи…

      Хуторные, ожидавшие очереди, окружили Григория.

      – Ну как, Гришка?

      – Куда?

      – В Атаманский небось?

      – Сколько заважил на весах?

      Чикиляя на одной ноге, Григорий просунул ногу в штанину, ответил сквозь зубы:

      – Отвяжитесь, какого черта надо? Куда? В Двенадцатый полк.

      – Коршунов Дмитрий, Каргин Иван. – Писарь высунул голову.

      На ходу застегивая полушубок, Григорий сбежал с крыльца.

      Ростепель дышала теплым ветром, парилась оголенная местами дорога. Через улицу пробегали клохчущие куры, в лужине, покрытой косой плывущей рябью, шлепали гуси. Лапы их розовели в воде, оранжево-красные, похожие на зажженные морозом осенние листья.

      Через день начался осмотр лошадей. По площади засновали офицеры; развевая полами шинелей, прошли ветеринарный врач и фельдшер с кономером. Вдоль ограды длинно выстроились разномастные лошади. К поставленному среди площади столику, где писарь записывал результаты осмотра и обмера, оскользаясь, пробежал от весов вешенский станичный атаман Дударев, прошел военный пристав, что-то объясняя молодому сотнику, сердито дрыгая ногами.

      Григорий, по счету сто восьмой, подвел коня к весам. Обмерили все участки на конском теле, взвесили его, и не успел конь сойти с платформы, – ветеринарный врач снова, с привычной властностью, взял его за верхнюю губу, осмотрел рот; сильно надавливая, ощупал грудные мышцы и, как паук, перебирая цепкими пальцами, перекинулся к ногам.

      Он сжимал коленные суставы, стукал по связкам сухожилий, жал кость над щетками…

      Долго выслушивал и выщупывал насторожившегося коня и отошел, развевая полами белого халата, сея вокруг терпкий запах карболовой кислоты.

      Коня забраковали. Не оправдалась надежда деда Сашки, и у дошлого врача хватило «хисту» найти тот потаенный изъян, о котором говорил дед Сашка.

      Взволнованный