Самому себе не лгите. Том 4. Сборник

с другом.

      – Да они-то приезжали где-то месяц назад, – сказал Радий Петрович.

      – Да… Его сапоги там, в подполье… Вот Медведь его… и убил. Сапоги туда положил.

      – Это мы там положили, – сказал, закашлявшись, Николай.

      Второй полицейский полез обратно в дом с фонариком. Вынес сапоги. Новенькие, зелененькие.

      – Эти?

      – Да. Эти сапоги носил мой внук Витька.

      – Да, вроде они в таких сапогах были, – подтвердил глава, ему понравились тогда эти литые сапоги с внутренними теплыми обшивками.

      – Где вы их нашли?

      – Возле речки Багда, там, где только что останавливались.

      – А остальное?

      – Там же.

      Полицейские переглянулись. Было еще темно.

      – Ладно, здесь все переночуем. А утром обратно поедем.

      – У старика ушиб головы и руки.

      – Это я его пнул, когда он стоял с ружьем и прицеливался, – пробормотал Григорий.

      – Хорошо, что не убил тебя, Киргеляй, – сказал сын Николая.

      – Ну ладно, пойдем посмотрим, – покосился первый полицейский. – Всем оставаться на своих местах.

      Барбос вошел в домик, посветил там и сям фонариком, что-то долго записывал – полчаса. Затем все вошли в дом, продрогшие от осенней холодной ночи. Сын Николая быстро затопил печку. Полицейские начали черпать кружками из ведра и пить чай. Видимо, торопились, не успели выпить чаю. Затем все уселись за стол. Зажгли свечу. Появились консервы, хлеб, масло. Только Стас сидел в углу и плакал, никто не обращал на него внимания. Когда покушали, Николай с сыном и молодым полицейским убрали со стола. Молодой полицейский вышел во двор и принес из машины одеяла:

      – Буду спать здесь.

      – Ладно, Петров, – согласился старший по чину. – Занеси ружья.

      – На, Стас, выпей чай. – Григорий похлопал старика по плечу. – Не обижайся.

      Стас выпил чай, потом как-то притих. Григорий уложил его, прикрыл одеялом. По щекам старика текли слезы. Все легли. Свеча осталась гореть на столе.

      Хозяин не мог уснуть. Достал с полки одну из старых тетрадок, полистал. Он не всегда был таким угрюмым… Немногие помнили его жизнерадостным, словоохотливым парнем, балагуром. Григорий – тогда все звали его Гришкой, Кириском – был хорошим волейболистом, как вся сельская молодежь, которая коротала белые северные ночи за игрой на волейбольных площадках. Вился дымокур возле улиц. Воздух пах дымом и нежным запахом хвои и трав. По реке плыли пароходы. Горели костры рыбаков. Каждый вечер с площадки вместе с хлопками по мячу доносились крики «Аут!», «Мимо!», «Очко!», «Ура!», призывая молодежь, даже стариков и старух, которые сидели и курили на скамейках, смотря и болея за свою команду. Потом они с оравой малых детишек шли домой. После тяжелой работы на сенокосе молодежь села купалась в реке, затем гурьбой, даже забыв про еду, шла на площадку. Там и встречались робкие взгляды, шли на первые свидания. Еще бегали смотреть индийское кино поздним вечером. Были живы мать и отец, росли братья и сестры.

      Летом до ысыахов, летних якутских национальных праздников,