Соль неба. Андрей Максимов

увидел Лики, которые смотрели на него.

      Они смотрели с жалостью и пониманием. Впервые они его не раздражали. Они были свои.

      Сережа выскочил из церкви и увидел тело отца Филарета.

      Филарет лежал на белом, затоптанном снегу, и земля вокруг него наливалась багряным, страшным цветом.

      А рядом валялся огрызок яблока.

      «Откуда ж яблоки зимой?» – подумал мальчик.

      И эта непонятно откуда взявшаяся мысль почему-то его успокоила.

      – Расходимся по домам! – приказал командир и слез с крыльца.

      Похоронили отца Филарета в церковном дворе.

      Новый настоятель сказал, что это он так договорился с властями – мол, чтобы не было бузы.

      Народ согласился: то, что принявший мученическую смерть отец Филарет лежит в церковном дворе – правильно и даже справедливо. Ну, раз уж так все сложилось, то пусть будет хотя бы такая справедливость.

      Сережа стоял на похоронах и все время думал, что тот человек, который лежит в гробу, совсем не походит даже на спящего отца Филарета. Он вообще на Филарета не похож. Это был какой-то другой человек. Или даже не человек.

      С тех пор как плакал в церкви, Сережа не проронил ни слезинки. Ему казалось, что он превратился в механизм, который автоматически, непонятно зачем, совершает положенные действия.

      В голове его не рождалось мыслей, а в душе – чувств. Он не думал о будущем, не страдал по ушедшему человеку. Поднимал ноги – шел. Поднимал руки – что-то делал. Но сам находился словно не здесь, а вот где именно находился – оставалось неясным.

      Поминки устроили в доме отца Филарета, где теперь должен был жить новый настоятель.

      Все говорили про священника добрые слова. И те, кто любил его. И даже другие, прочие, уважавшие.

      Новый настоятель предложил Сереже остаться жить здесь, при церкви.

      Мальчик резко отказался. Будто выбил из себя два слова:

      – Не буду.

      Настоятель не удивился. Спросил только:

      – Куда ж ты теперь?

      Сережа не ответил.

      Хромой Семен пил и молчал. Не просто так молчал от неохоты говорить, но мрачно. Словно думал какую-то тугую мысль, но не видел необходимости ее высказывать.

      Кто-то попытался сказать, что, мол, на поминках священников не надо бы пить – не принято. Но Семен только сверкнул на него глазом и буркнул:

      – Как же так: поминки без водки? И себя не уважать, и усопшего.

      И снова замолчал.

      Наконец председатель поднялся и начал речь, обращаясь почему-то к отцу Филарету.

      Он говорил так, словно отец Филарет сидел тут, среди них, и вот он к нему обращался. Как к живому.

      – Ты… Это… Отец Филарет… Это… Не боись… Мы похоронили тебя как надо. В церковном дворе. И оградку я сделаю как подобает. Я с кузнецом нашим договорюсь – он скует все как надо.

      – Как надо, так и скую, – подтвердил сидящий здесь же кузнец.

      – И крест поставим.

      – И крест скую, – согласился кузнец.

      – И еще я… – Семен замер, будто не решаясь сказать, – …и