Игра за линией поля. Джули Дейс

без белого коня.

      Я сдержанно улыбаюсь.

      – Ты из тех парней, кто состоит в кругу важных шишек с кислыми минами на лице, посещает крупные чопорные мероприятия, вроде благотворительности и всё в этом роде? А как же учёба?

      Митч насмешливо смотрит на меня.

      – Ты заинтересовалась моим возрастом на третьем свидании?

      – Это второе, – исправляю его.

      – Бар тоже считается.

      – Не-а, – смеюсь я.

      – Мне двадцать три, Одри.

      Моя челюсть готова отвалиться, как и глаза, желающие вывалиться из орбит.

      – Уверен?

      – Да, если в паспорте правильная дата рождения.

      – Тебе нравится это? – Митч смотрит на меня с толикой замешательства, и я спрашиваю развёрнуто: – Тем, чем занимаешься? Тебя не принуждают? Знаешь, обычно вы с рождения с золотой ложкой в зубах и внушительными цифрами на банковском счёте, должны продолжать семейное дело.

      – Нет, мне нравится быть в деле. Я не чувствую обязанность.

      – А твоя мама?

      – Она в роли идеальной жены, поддерживает имидж, занимается домом. Я не живу с родителями.

      – И они не против, чтобы ты общался с простолюдинками?

      Митч запрокидывает голову назад и звонко смеётся, прокладывая путь в Ист-Ривер-Парк. Мы следуем под висячим величественным мостом Уильямсберг, соединяющим два острова – Манхэттен и Бруклин. Тот самый мост, который все знают по фотографиям.

      Я жадно поедаю глазами окружающую природу.

      Шум автомобилей смешивается с морским. Вглядываюсь в солнечные блики на воде пролива Ист-Ривер и улыбаюсь себе. Невероятно, что я тут, да ещё и в компании потрясающего парня.

      – Это всё стереотипы, Одри, – говорит Митч, вырывая меня из любования.

      Я отвожу взгляд от воды и фокусирую на лице собеседника.

      – О том, что ты пользуешься только золотыми столовыми приборами?

      Он весело улыбается.

      – Это тоже.

      – То есть, как только на тесте твоя мама увидела две полоски, тебе не начали искать равную партию?

      – Не могу утверждать, но, если она и существует, то не видел. Чем занимаются твои родители?

      – Папа любит копаться в машинах. Ему бы открыть свою мастерскую, а мама учитель.

      – Значит, в детстве дразнили, что твоя мама преподаёт, а все твои прогулы уже были известны с первой секунды?

      – Я училась в другой школе, – не скрывая облегчения, сообщаю я. – Трэв был её учеником.

      В ту же секунду хочется найти кляп и заткнуть им рот. Но, к сожалению, сказанное невозможно забрать. Мне бы очень хотелось.

      – Трэв? – спустя несколько секунд, Митч складывает два плюс два. – Да, точно, он одолжил твою тетрадь.

      Я сжимаю зубы, но скрип всё равно невозможно подавить, как и гнев, расползающийся по венам.

      Моя тетрадь.

      Проклятие!

      Это будет один из худших дней, когда Трэв откроет её. Или уже открыл.

      Я пожалею, что родилась на свет. Во-первых, самостоятельно. Во-вторых, потому что Трэвис будет напоминать об этом