Евгений вновь, но не Онегин. Евгений Корюкин

p>

      Был строгим к своему творенью?

      Мог он и смыслом пренебречь,

      Была бы только внятной речь».

      II

      Так в размышленьи этом странном

      Наш новый пребывал герой.

      Да быть ему здесь безымянным

      И появляться лишь порой!

      Для современных поколений

      Неважно – будет он Евгений,

      Иван, Василий, Пётр, Федот,

      Абрам… – нет, здесь не анекдот!

      Сто лет назад, мы знаем с вами,

      Один сатирик и поэт[1]

      Роман в стихах свой вывел в свет;

      В нём был Базарова чертами

      Онегин новый наделён;

      Сюжет почти же сохранён.

      III

      Тут благородно подражанье,

      И я решил, читатель мой,

      Свое наивное созданье

      Облечь онегинской строфой.

      Поверьте, ямб четырехстопный –

      Размер достаточно удобный:

      Как ни крути – со всех сторон,

      Как табурет, устойчив он.

      Люблю гекзаметр[2] я античный

      Но попадись антисемит,

      Сочтет (не всяк в душе пиит)[3],

      Его фамилией циничной.

      Вот и Гомер, гласит молва,

      Был древним греком лишь едва.

      IV

      Родным для нашего героя

      Был город на брегах Невы.

      Порой случается такое –

      Жить там, где и родились вы.

      А кто с лимитною пропиской

      С лет молодых столкнулся близко

      И Ленинградом был пленён,

      С тех пор в нем и прописан он…

      Герой же обладал наш скромно

      Простым достоинством одним:

      Был петербуржцем коренным –

      Сказать посмейте: дар никчёмный!

      Но знал он, искренний педант,

      Что дар есть не всегда талант.

      V

      Обычным будучи ребёнком,

      Пошел он в школу за углом;

      Его примерным октябрёнком

      Мечтать учили день за днём

      О всем предписанном наследстве –

      О пионерском славном детстве.

      Со златокудрым Ильичом

      На сером пиджачке своём

      Носил он звездочку доколе

      Под барабанов бравый бой

      Он, от восторга сам не свой,

      Был не введен в зал главный школе,

      Где пятипалый символ днём

      Зарделся галстука огнём.

      VI

      И дева старая – вожатый –

      Под тяжкий шелест кумача

      Его блюсти взывала свято

      Тогда заветы Ильича;

      И были всех важней на свете

      «Святые» заповеди эти.

      Им было трудно счет вести –

      Их было больше десяти!

      Не всё быть отроком весёлым…

      Настала юности пора –

      Что звалось шалостью вчера,

      То пресекалось комсомолом!

      Кто ж, комсомольцем юным став,

      Не чтил доходчивый Устав!

      VII

      Все помнят: членство в комсомоле

      Рождало в юношей сердцах

      Неведомые им доколе

      Смятенье и неясный страх.

      У рядового даже члена

      Имелось чувство: жизнь так тленна,

      Когда в играющей крови

      Нет важной составной – любви.

      На юной девы грудь все чаще

      Был взгляд пытливый устремлён…

      Как будоражил чувства он –

      Лик златом Ильича блестящий!

      Так вытеснял коварный пол

      Из подсознанья комсомол.

      VIII

      «Все мы учились понемногу

      Чему-нибудь и как-нибудь»[4],

      Но и познания дорога

      В убогий переходит путь.

      Кто дать мог отроку толковый

      Совет, хотя бы пустяковый,

      Как знанья применить… Итог –

      Забыл он скоро все, что мог.

      Ну, разве в школе нас учили

      Писать, не ставя запятых,

      Ни дат и ни имен простых

      Не знать, не помнить, что творили

      До нас великие умы –

      Так,

1

Имеется в виду роман в стихах поэта-сатирика XIX в. Дмитрия Минаева (1835–1889) “Евгений Онегин нашего времени”.

2

Гекзаметр – стихотворный размер в античной поэзии. Им написаны «Илиада» и «Одиссея» Гомера.

3

Пиит – устаревшая форма слова «поэт», часто встречается в поэзии 18–19 вв.

4

Из «Евгения Онегина».